Незнакомец в черной сутане
Шрифт:
— Нет.
— Не принимайте меня за слепца! Всё вы прекрасно знаете. Ваш приемник стоит около мадонны уж наверное не для того, чтобы слушать Геббельса. Но следите за моей мыслью. Итак, Гитлеру приходит конец. Видимо, та же участь ждет нашего обожаемого дуче. Мне хотелось бы поэтому подумать о своей будущей судьбе. Понимаете, о своей судьбе, я не скрываю своего сверхэгоизма. Но ничто в мире не делается просто так… Вам для ваших таинственных клиентов наверняка нужны продукты, медикаменты и, может быть, даже оружие. Все это я могу достать через свои связи на черном рынке и у спекулянтов вермахта, которые готовы сейчас продать
— Ничего.
— Отлично! Я зайду к вам через неделю…
Бальдо передал весь разговор с Паскутти Луиджи Бокка, тот по инстанции доложил Молинари и Серебряному. Предложение было заманчивым. Подпольщикам действительно не хватало продуктов, медикаментов и взрывчатки. А если Паскутти провокатор? Это и удерживало Серебрякова от последнего шага. Удерживало, пока не возникла срочная нужда в бумаге для подпольной типографии. Нужно было напечатать антифашистские прокламации.
— Свяжись с Бальдо, — сказал Серебряный, вызвав на срочную встречу Луиджи. — Пусть поручит Паскутти достать бумагу. Перевозку ее в типографию осуществить в строжайшем секрете, чтобы этот синьор поставщик не знал ничего о том, зачем нам бумага и куда ее повезут. Ясно? Кому можно поручить ее доставку в типографию?
Луиджи немного подумал:
— Есть братья Пишителли Джино и Паскуале. Хорошие ребята, исполнительные. Держат зеленную лавку. Им и карты в руки — подвезут бумагу на своей тележке.
Синьор Паскутти не удивился, когда Бальдо предложил ему достать бумагу. Спросил, сколько нужно, тут же назвал требуемую сумму, деловито пересчитал задаток.
— Вечером будет. Куда подвезти?
— Сюда в тратторию. Только когда стемнеет.
— Конечно, не среди бела дня и не с факельным шествием. До свидания. Ждите к полуночи.
Не успели часы с кукушкой, висевшие над стойкой Анны и Бальдо, прокуковать двенадцатый раз, как на заднем дворе траттории зафырчал мотор. Через несколько минут в тратторию вошел сор Фели. Убедившись, что посетителей нет, бросил сухо:
— Получайте товар и гоните деньги.
Все было в полном порядке. Пока Паскутти распивал меццолитро, пол-литровую посудину с красным вином, и считал деньги, полученные в расчет, Паскуале и Джино перегрузили бумагу со старенького грузовичка синьора Паскутти на свою объемистую тележку, надежно прикрыли груз брезентом и забросали его приготовленным для этого случая картофелем.
— Спасибо, сор Фели, можете забирать свою машину.
— Буона нотте, спокойной ночи, синьор Бальдо. Сегодня был хлопотливый денек. Пойду спать. Если что нужно…
В ту же ночь Паскуале и Джино доставили бумагу в типографию.
— Все в порядке? — спросил у братьев Бальдо, когда они вернулись. — Ничего не заметили подозрительного?
— Ничего, — ответил Паскуале. — Только около самой площади Санта Мариа Маджоре попался нам какой-то старик на велосипеде. Еле-еле ехал.
Ни Бальдо, ни Паскуале с Джино не знали, что синьор Паскутти был в молодости подающим надежды велогонщиком…
— Анна, сходи в подвал, нацеди вина, скоро время обеда.
Анна почему-то долго задержалась в подвале. Бальдо направился было к внутренней двери, но тут она приоткрылась, и в щель просунулось взволнованное лицо жены.
— Бальдо,
Глава VII
ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ
Как всегда в обеденный час, парк Паганини был пустынным. Трудно сказать, почему этому небольшому скверу дали имя великого итальянского скрипача. Здесь он никогда не жил. Не знали происхождения этого названия и сидевшие на скамейке в конце одной из тенистых аллей девушка и немецкий офицер. Девушка мало походила на итальянку.
Густые светло-русые волосы, рассыпанные по плечам, продолговатые, опушенные длинными ресницами зеленые глаза, капризно вздернутый нос. На первый взгляд ее лицо могло показаться даже некрасивым, особенно когда девушка задумывалась и, казалось, целиком уходила в себя. Устало опускались брови, от уголков губ бежали вниз глубокие морщинки, которые сильно старили ее. Но лицо моментально преображалось, когда девушка начинала говорить. На щеках появлялся легкий румянец, брови изгибались дугой, а от ее зеленых глаз уже нельзя было оторваться. Так было и сейчас. Девушка что-то горячо объясняла офицеру, а он как завороженный смотрел на нее.
Немец ничем не отличался от представителей своей расы: высокий, сухопарый, чуть сутулый. Глубоко надвинутая фуражка с высокой тульей и черным лакированным козырьком скрывала глаза офицера. Были видны только прямой нос, жестко сомкнутые губы и резко раздвоенный подбородок. Немец сидел неподвижно; пальцы правой руки временами подрагивали, видимо выдавая скрытое волнение.
По аллее мимо сидящей пары прошла старая итальянка с тощей продовольственной сумкой. С отвращением она плюнула в сторону.
— Шагурата! Подлая тварь! И как не совестно продаваться этим немецким свиньям, да простит меня мадонна!
Но если бы старуха могла слышать то, о чем говорили между собой эти двое…
— Я соскучилась без тебя! — Глаза девушки погрустнели. — И потом, мне приснился плохой сон: дорога, вдребезги разбитая машина и ты — в крови, раненый. Шла на встречу с мыслью, что больше тебя не увижу.
— Ну вот, лишнее доказательство того, что предчувствия — это бред и ерунда.
— Нет, не бред… Впрочем, давай сначала о деле. Ты принес текст листовки?
— Да, он между листами в этой газете. Ты ее возьмешь у меня, когда разойдемся.
— Конспирация?
— Не пренебрегай, Людмила, этим словом. Даже эта старуха, которая так смачно плюнула, может быть гестаповским осведомителем. Кстати, как эта торговка разбавленным вином, больше не пристает с задушевными разговорами?
— Нет, молчит. Но вино дает хорошее.
— Будь осторожней. Пора расходиться. Ты уходи первой. Я пойду немного за тобой, посмотрю, нет ли «хвоста».
— Хорошо. Еще две минуты. Помнишь, мы с тобой говорили о любви и эгоизме? Ты, в общем-то, прав. Что мы скажем нашим детям, если будем отсиживаться за печкой? А у нас обязательно будут дети, Стефан, верно ведь?