Незримая паутина

Незнанский Фридрих Евсеевич

— Двоюродная сестра, — поправил Удав.

— Какая разница? — возразил Слон. — Главное, в Домодедове, где мы гудели, он под инспектора косил, даже проверял порции в кабаке. Да так натурально, что халдеи чуть не обосрались… Калита верно говорит: специально он нас всех стравил, чтоб мы мочили друг друга почем зря! Сейчас, гад, сидит там у себя и радуется!

— А чего ж ему, плакать, что ли? — хмыкнул Калита. — Новая тактика у них там, поняли, нет? Сами, в натуре, справиться не могут, так науськивают братву, как псов

голодных, друг на друга… — Он снова оглянулся, ища теперь поддержки у Бурды, но тот неопределенно промолчал, уставившись в сторону. Потап с каменным лицом смотрел себе под ноги. В здешние дела он не хотел соваться.

Калита замолчал. Он уже не раз пытался привлечь к себе внимание, вырваться из этого заговора всеобщей глухоты и безразличия к своей персоне. Высокие авторитеты все еще не решили, что с ним делать дальше, хотя братва уже роптала, не понимая его неопределенного статуса — вроде по-прежнему бугор, всегда при начальстве, но те на него ноль внимания.

Урюк взял Бурду за рукав и отвел в сторону.

— Сначала, как заведено, потолкуем вдвоем, потом в расширенном составе. Он у тебя кто? — Урюк кивнул на Калиту. — Министр иностранных дел или серый кардинал?

— Ни то, ни другое, — сказал Бурда. — Бывший премьер. Пока держу при себе.

— А ты легко сдаешь своих пацанов… — сощурился Урюк. — И от премьер-министра отказываешься… Никак, команду решил поменять? Или у тебя это называется сокращением штатов?

— Не понтярь, — осклабился Бурда. — У тебя это называется влить свежую кровь? — Он бросил мимолетный взгляд в сторону Удава. — Думаешь, я забыл, как ты избавился от дегунинских?

— А сейчас ты не прочь слить старую? — парировал Урюк, имея в виду Чубайса и Гриню.

— Потому-то мы и забили стрелку, — сказал примирительно Бурда. — Чтоб договориться. Чтоб не было больше крови.

— Но она уже пролилась, — хмуро возразил Урюк. — Только не смеши мои шлепанцы. Не впаривай мне насчет этого муровского племянника, что навел вас на Косого. Ты и раньше на него охотился.

— Если ты мне не веришь…

— Ладно, сделаю вид, что верю… Словом, разговор намечается не простой. Теперь лучше бы потолковать в расширенном составе, но в приватной обстановке.

— У меня от братвы секретов нет, — сказал Бурда.

— А у меня есть, — отрезал Урюк. — От твоих. И это я составил повестку дня как принимающая сторона.

Он снова взял Бурду за локоть, и они вернулись к остальным.

— Сначала сюрприз, — громко объявил Урюк. — Пока вы тут базланили насчет племянника главного московского мента, пацаны Удава на всякий случай отловили двоюродную сестру этого частного детектива, который вам в кабаке мозги пудрил, и держат ее у себя. Это вам информация для размышления, как использовать сей факт в наших общих целях.

И, довольный произведенным впечатлением, Урюк влез в свой джип. Уже оттуда он жестом пригласил

Бурду, Потапа, Калиту и Слона. Последним влез Удав.

— А что вы собираетесь с девчонкой делать? — спросил Калита. — Все-таки она не чужая для главного мента… Сейчас поднимется такой хипеш! Вы-то улетите…

— Верно, — подхватил Удав. — У нас обратные билеты уже забронированы. Вам ее оставим, а вы думайте, что с ней делать. Я бы посоветовал этому племяннику помалкивать насчет того, что он видел и слышал.

— Ладно, это мы после обсудим, как шантажировать дядю и его племянника, — сказал Урюк. — Раз наш зоопарк на месте, — он посмотрел на Слона и Удава, — позвольте заседание считать открытым. Начнем с первого пункта повестки дня. Наши гости из Барнаула проявляют справедливое недовольство. Они сделали все, что могли, даже готовы были поделиться частью своей доли за «Алтайский редкозем», чтобы новый раздел собственности обошелся цивилизованно и без крови. Увы, доброе дело всегда наказывается.

— Хочешь сказать, это мы замочили Абрамяна? — перебил Бурда.

— Надеюсь, что вы не такие идиоты, — ответил Урюк. — Сейчас наша стратегия может состоять в одном: в легализации нашего бизнеса и отмывке капитала. Это не я придумал, такова всемирная тенденция. Кто хочет оставить все, как есть, тот неминуемо превратится в обкуренных отморозков-форточников. Полагаю, эти отморозки и шлепнули Абрамяна, не желая мирного сотрудничества и справедливого дележа.

— Сейчас не время разбираться, кто пришил Абрамяна, — недовольно сказал Бурда. — Главное теперь — торги. И для нас важно, кого выберут вместо Абрамяна председателем правления. Мы ставим на Смушкевича. Абрамян нас не признавал, а этот готов идти на контакт.

— С вами? — спросил Урюк.

— С нами, — подтвердил Бурда. — Даже может включить в правление банка нашего человека.

— Уж не тебя ли? — иронично приподнял брови Урюк.

— А хотя бы! — с вызовом ответил Бурда. — Разговора о тебе пока не было.

— А чем вам плох другой зам Абрамяна — Костырев?

— Мы подсылали к нему своих людей, — махнул рукой Бурда. — Он нас тоже не признает… Выгнал из кабинета, вызвал охрану…

— Ну и ну, — покачал головой Потап. — Что в Москве делается… У нас в Барнауле попробовал бы кто.

— Значит, не умеете обращаться с людьми, — констатировал Урюк. — Со мной Костырев как раз разговаривал охотно.

Потап и Бурда набычились, вдруг став еще больше похожими друг на друга.

— Говорят, после вашего визита Абрамян усилил личную охрану, — хмыкнул Урюк. — И велел вас не принимать. Не скажете почему?

— Все усиливали охрану, — пробормотал Бурда.

— Какие у Смушкевича шансы? — спросил Урюк.

— У него шесть голосов из двенадцати, — ответил Калита. — Фифти-фифти. У Костырева — четыре. Словом, ваши там не пляшут.