Незримая паутина
Шрифт:
— Ты, ты специально их стравил! Только ты мог это сделать… — Полина снова разревелась, уже без слез — она уже все их выплакала.
Соломин с удивлением почувствовал к ней нечто вроде жалости, и от чувства законного удовлетворения, испытанного при виде помятого Голованова, почти ничего не осталось. Устал от побед, подумал он о себе. Или это подступает старость заодно с сопутствующей сентиментальностью? Ну, тогда пиши пропало…
— Таковы издержки выбранной тобой профессии, — сказал он.
— Знаешь, — ответила Полина, вздохнув, —
— Гнус — это кто? — уточнил Павел Семенович, скорее чтобы собраться с мыслями, чем от незнания. — Неужели Петя? Так он и вправду обещал на тебе жениться, как только разведется?
— Ну, поиздевайся. — Ее голос задрожал. — Поиздевайся еще! Ты уже втоптал меня в грязь, бросил этим ублюдкам, как кость собакам, и тебе все мало?
Надо с ней что-то делать, решил Соломин, а то черт знает что она еще надумает в таком состоянии.
— Сейчас ты одна? — деловито спросил он.
— Да. Я их выгнала обоих, — проговорила она смертельно усталым, потерянным голосом.
— Хочешь, я к тебе сейчас приеду? — неожиданно для себя предложил Соломин, и оба замолчали, прислушиваясь к тому, что сейчас прозвучало.
Полина не раз приглашала его к себе, но всякий раз он отнекивался, отшучиваясь, что, несмотря на достаточно молодой возраст, его по-прежнему больше интересуют девочки с Тверской, из тех, что обитают в ареале Центрального телеграфа, гостиницы «Москва» и Думы. И вот теперь попросился сам.
— Нет, — отрезала Полина. — Не хочу никого видеть! — И бросила трубку.
Подумав, Павел Семенович позвонил Урюку.
— Абгемахт, — сказал он. — Дело сделано, как говорят наши друзья немцы. Конкурент устранен. И больше уже никому не помешает.
— Ты о ком? — не сразу понял тот. — Ах, об этом, о Голованове…
— А ты решил, что выслушиваешь рапорт одного из своих мокрушников? — усмехнулся Соломин. — Или чем-то недоволен? Он же твой потенциальный конкурент на выборах! Клиент распят и раздавлен морально. Тебя что-то здесь не устраивает?
— Твоя радость по этому поводу, — ответил Урюк.
22
Потап и Слон обедали в полюбившемся им ночном клубе «Висконти», поглядывая на телевизор в баре — показывали демонстрации рабочих «Алтайского редкозема», протестовавших против смены собственников.
— Нормально, по-моему, — одобрил Слон. — Лозунги, наглядная агитация, все на месте. Ребята стараются.
— А рожи-то, рожи! — скривился Потап. — За день не объедешь. Ты лучше приглядись, кого они показывают! Как специально. И Колюня там, и Дурень, и Аркан, и Барыга… Гляди, у Аркана башка перевязана. Менты сейчас смотрят, на карандаш всех берут. А сами работяги где? Объясни, зачем эти, стриженые да в кожанках, лезут в объектив? Любой посмотрит на них и скажет: это они-то голодают?
— Черт, действительно, — покачал головой Слон, набирая номер на мобильном. — Прямо сейчас звоню
— Да ты подожди звонить! — остановил его Потап, сплевывая косточку маслины в пепельницу. — Еще полюбуйся: явились туда на иномарках! Видишь, телевизионщики специально показывают — вот, мол, на каких тачках уволенные рабочие прикатили на пикеты!
Камера приблизила машины — «вольво», «фольксвагены», «ситроены», стоящие недалеко от железнодорожных путей.
Потап швырнул салфетку, которая постоянно ему мешала, на пол.
— Ну все через жопу! Слушай, не звони, а отправляйся прямо туда, приведи их, козлов, в чувство!
Желтоволосый секьюрити насторожился, что-то шепнул официанту. Тот кивнул и приблизился к их столику.
— Какие-нибудь проблемы? — спросил он.
— Скажи, Олежка, у вас здесь спутниковое телевидение или совковое? — спросил у него Потап. — Или все врет ваша реклама?
— Да, у нас именно спутниковое, — подтвердил официант не без гордости за родное заведение. — Вам не нравится программа?
— Ну! Будь человеком, включи что-нибудь для души, — попросил Потап, не обращая внимания на оборачивающихся в его сторону посетителей.
— Но другие наши гости хотели последние известия…
— Плевать, — мотнул головой Потап. И сунул Олегу в карман несколько стодолларовых купюр. — Ладно. Пойди в салон, тут рядом, ты знаешь, купи мне японский ящик, «сони» к примеру, и поставь нам на стол! Прямо сейчас, понял, да? Сдачу оставь себе… И всегда, как приду к тебе оттянуться со своим референтом, — он хлопнул по плечу Слона, — или с корешами — сразу ящик на стол! Вместе с разблюдовкой, — он постучал растопыренной ладонью по меню. — Иди, Олежка, иди, не тяни. И так тошно, а тут ты еще последние известия мне подсовываешь…
— Но как мы подключим телевизор к спутниковой антенне? — серьезно спросил официант.
— Это уже твои проблемы! — отрезал Потап. — Сколько скажешь — столько и выложу. Топай!
Официант отошел, чопорный и прямой, положив деньги на свой поднос.
— Вот ответь мне, почему про него думаю: официант, а про других — халдей? — проговорил Потап, глядя вслед Олегу. — И по-другому не могу.
— Это называется выучка, — отозвался Слон. — Взял у клиента бабки и не сует, озираясь по карманам. Понимает, как это выглядит со стороны.
— Вот. Зато наши козлы, — Потап махнул рукой в сторону телевизора, — и думать об этом не хотят.
— Им есть с кого пример брать, — вздохнул Слон. — Вот ты совсем не думаешь о своем имидже!
— О чем? — не понял Потап, подозрительно уставившись на Слона.
— Как со стороны смотришься, — пояснил тот. — Ты глянь на свой клифт с авторучками! Совковый бюрократ из проклятого прошлого.
— А у тебя что — имидж? — огрызнулся Потап. — Как девка: серьга в ухе, хвост на резинке, а сам плешивый!