Незримые Академики (другое издание)

Пратчетт Терри Дэвид Джон

Но голоса слились в ликующий унисон на последней строчке, которую знал каждый:

– Мы всех вас купим и продадим!!!

Гленда, прижав руку к груди (по возможности), рискнула бросить взгляд в сторону ложи, которую по-прежнему называли Королевской, – в то самое мгновение, когда Витинари поднял раскрашенный позолоченный кубок и послышался восторженный рев. Анкморпоркцы не особенно любили приветствовать патриция, зато деньги они приветствовали в любое время суток. Тем не менее Гленде показалось, что в этом крике звучала какая-то странная нота, которая словно исходила из-под земли, как будто стадион превратился в один огромный рот. Потом непонятное ощущение прошло, и день вступил в свои права.

– Господа! Команды

по местам, – высокомерно произнес аркканцлер Коксфорда.

– Э… можно вас на пару слов, сэр? – спросил Трев, поспешно подходя.

– А, сын Дэйва Навроде, – сказал бывший декан. – Мы тут собираемся начать футбольный матч, мистер Навроде, не сомневаюсь, что вы в курсе.

– Да, сэр, э… но…

– Вам известна хоть одна веская причина, по которой я должен задержать игру? – поинтересовался судья.

И Трев сдался.

Генри вытащил из жилетного кармана монетку.

– Наверн?

– Орел, – сказал аркканцлер и ошибся.

– Хорошо, мистер Боров… где мяч?

Бом! Бом!

Натт достал мяч как будто из воздуха и протянул судье.

– У меня, сэр.

– А, ты тренер «Академиков».

– И запасной игрок, если понадобится.

– Господа, вы видите, как я кладу мяч в центр поля…

Да, аркканцлер, прежде известный как декан, наслаждался моментом. Он отступил на несколько шагов, помедлил для пущего эффекта, вытащил из кармана свисток и помахал им, а затем дунул так, как мог дунуть только человек его размеров. Лицо аркканцлера Генри покраснело и исказилось, он поднес рупор ко рту и проорал:

– КТО НЕ ПРИНЕС ФОРМУ, БУДЕТ ИГРАТЬ В ТРУСАХ!

И вслед за ним закричал Думминг Тупс:

– Кто дал ему этот свисток?!

Толпа взревела, и смех покатился по городу, по мере того как каждый слушатель на переполненных улицах передавал его дальше. Он воскрешал такие воспоминания, что как минимум двое тут же принялись строчить поддельные записки от родителей.

Библиотекарь запрыгнул на верхушку своих ворот, чтобы лучше видеть. Чарли Бартон, голкипер «Юнайтед», стоя в воротах, методично закурил трубочку. Но человеком с самой большой проблемой на сегодня – не считая разве что Трева – был редактор «Таймс» Уильям де Слов, который не доверил ни одному подчиненному репортаж об этом уникальном и невероятно важном событии, хотя и сам толком не знал, как его надлежит писать.

При звуке свистка он начал: «Предводитель «Юнайтед» – можно сказать «предводитель»? Наверное, есть более подходящее слово, выясню в офисе – как будто не знает, что делать дальше. Аркканцлер Чудакулли (бакалавр красноречия, нет, остальное допишу потом), сильно ударил по мячу, целясь… но на самом деле мяч попал в Джимми Уилкинса, бывшего игрока «Шахтеров», который, кажется, растерялся. Нет, нет, он подобрал мяч! Он схватил мяч!!! Судья – бывший декан Незримого Университета – подозвал его, вероятно, чтобы освежить в памяти новые правила».

«Рупор, – подумал де Слов, – вот что мне нужно. Большой-пребольшой рупор, чтобы я мог всем рассказать, что происходит».

«Мяч передали… сейчас посмотрим… номеру шестьдесят девять, да-да, многосторонне одаренному профессору Бенго Макароне, который, в соответствии с новыми правилами, может сделать так называемый свободный удар с того места, где было совершено нарушение, и вот – да-да – Бенго Мака… простите, профессор Бенго Макарона из «Незримых Академиков»… и… о боги! Мяч летит через все поле на высоте человеческого роста, как куропатка (проверить на всякий случай в «Заметках о природе»), и бьет мистера Чарли Бартона, по прозвищу Большой Парень, в живот с такой силой, что тот влетает в сетку! Какое зрелище! И… кажется, это гол! По крайней мере, один гол! Стадион стоит, хотя на самом деле большая часть встала еще до того (записал он добросовестно, влекомый типичным журналистским стремлением к максимальной точности). И… публика приветствует героя, и припевка на местном

наречии, которая срывается с губ болельщиков, звучит так: «Макарона, Макарона лишь один, Макарона, он у нас непобедим» [20] . Нет, нет. Кажется, опять что-то происходит. Макарона покинул поле и оживленно обращается к зрителям. Он произносит целую речь, и те, с кем он разговаривает, явно смущены…»

20

Университетский магистр музыки, сидя на трибуне, достал записную книжку и поспешно записал: «Macarona Unum Est. Certes Macarona Est». Ему не терпелось вернуться к хору.

В этот момент подбежал один из помощников редактора с кратким донесением о том, что произошло на другой стороне поля. Де Слов быстро принялся писать, надеясь, что самодельная стенография не подведет: «С горячей решительностью, которая так очаровательна и столь типична для коренного жителя Генуи, профессор Макарона, как оказалось, настаивает на том, чтобы хвалебные припевки включали в себя его полное имя и список званий. Он любезно составляет их перечень для болельщиков. Также возникло некоторое замешательство возле ворот «Юнайтед»: товарищи Чарли Бартона помогают ему искать трубку, а также, самоочевидно (редактор «Таймс» любил слово «самоочевидно»), половинку пирога со свининой, который он, самоочевидно, ел в тот момент, когда был забит гол. Судя по всему, он, как и многие из нас, недооценил скорость полета нового мяча. Итак, мяч возвращается в центр поля, и разгорается очередной спор».

– Но они только что забили гол! – заявил мистер Боров.

– Именно так, – ответил бывший декан, отдуваясь. – А значит, теперь они бьют по мячу.

– А мы нет? Но ведь нам только что забили гол!

– Так гласят правила.

– Это нечестно, мы тоже хотим ударить по мячу. Они по нему уже били!

– Дело не в том, чтобы ударить, мистер Боров. Дело в том, что дальше.

Де Слов лихорадочно писал:

«Аркканцлер Чудакулли несется к мячу. Он быстро поворачивается и посылает мяч в сторону своих же ворот! Почти все игроки «Юнайтед» бегут следом, надеясь воспользоваться этой странной ошибкой… не будучи вполне осведомлены (это слово редактор любил тоже, оно звучало намного лучше, чем просто «знать») …но знаменитый библиотекарь Незримого Университета как раз…»

Он остановился, моргнул, ухватил за руку одного из своих помощников, который только что прибежал с полным списком званий Бенго Макароны, и втолкнул на свое место.

– Записывай все, что я говорю! – приказал де Слов. – И надеюсь, стенографируешь ты лучше, чем я, а если нет – я тебя утром же уволю. Здесь же черт знает что творится!

«Они это нарочно сделали, я клянусь, они это сделали нарочно. Чудакулли нацелил удар в собственные ворота, прекрасно зная, что библиотекарь, обладающий невероятно мощной верхней частью туловища, способен швырнуть мяч почти через все поле. А вот и Бенго Макарона, которого не заметили противники… он направляется к мячу, пользуясь тем, что «Юнайтед» отхлынули от своей цитадели, точь-в-точь как злополучные мараниды во время первой Продостианской войны (редактор считал себя знатоком классиков)».

– Я в жизни ничего подобного не видел! – заорал он почти оглохшему помощнику. – Они застали «Юнайтед» врасплох!

«Вот он, Макарона. Мяч как будто приклеен к его ноге. И перед ним – единственный игрок злосчастной команды «Юнайтед», который понял, что происходит. Мистер Чарли Бартон, он же Большой Парень, запинаясь, выходит навстречу Макароне из ворот, как Гигантский Осьминог, завидевший орды мормидонов».

Редактор замолчал, позабыв обо всем на свете, по мере того как расстояние между двумя игроками все сокращалось.