Незримые Академики (другое издание)

Пратчетт Терри Дэвид Джон

– Что касается пения, сэр, я попросил магистра музыки что-нибудь сочинить, – бесстрастно сказал Думминг. – Нам нужно как можно скорее собрать команду.

– Не понимаю, зачем такая спешка, – заметил заведующий кафедрой бесконечных штудий, который уже потихоньку задремывал, объевшись шоколадного печенья.

– Завещание, – напомнил заведующий отделом посмертных связей. – Мы…

– Pas devant la domestique! – резко оборвал профессор самых современных рун.

Чудакулли машинально повернулся, чтобы посмотреть на Гленду, и у него возникло отчетливое ощущение, что эта девушка намерена в самом ближайшем времени изучить иностранный язык. Мысль была странная, но чем-то приятная. До сих пор он никогда не думал

ни о ком из служанок в отдельности. Обслуживающий персонал казался ему чем-то неделимым. Чудакулли был вежлив и улыбался, когда требовала ситуация. Он предполагал, что служанки бывают заняты и иными делами, помимо уборки и готовки, иногда они покидают университет, чтобы выйти замуж, а иногда… покидают просто так. Раньше ему не приходило в голову, что они в принципе способны думать, а уж тем более о чем они думают. И меньше всего – что они думают о волшебниках.

Чудакулли повернулся обратно к столу.

– Кто будет петь, мистер Тупс?

– Упомянутые болельщики, сэр. Фанаты. Это сокращение от слова «фанатик», сэр.

– И кто же будет нашими… фанатами?

– Ну… Университет – главный городской работодатель.

– Лично я полагаю, что это Витинари, и хотел бы я, черт возьми, в точности знать, кому он дает работу.

– Не сомневаюсь, верные слуги нас поддержат, – сказал профессор самых современных рун.

Он повернулся к Гленде и, к ужасу Чудакулли, ласково спросил:

– Ты, конечно, будешь за нас болеть, дитя мое?

Аркканцлер откинулся на спинку кресла. У него возникло отчетливое чувство, что сейчас будет весело. Нет, девушка не покраснела и не взвизгнула. Она вообще ничего такого не сделала – только осторожно подобрала черепки.

– Я болею за «Сестричек Долли», сэр. Я всегда за них болела.

– Они хорошо играют?

– Сейчас у них полоса неудач, сэр.

– Тогда, разумеется, ты не откажешься поболеть за нашу команду, которая будет играть очень хорошо!

– Никак не могу, сэр. Своих не бросают, сэр.

– Но ты только что сказала, что дела у них плохи.

– Именно тогда команде и нужна поддержка, сэр. Иначе ты просто жаба.

– То есть… – начал Чудакулли.

– Тот, кто болеет за свою команду, когда та играет хорошо, а потом перебегает к другой, когда она начинает проигрывать. Такие всегда орут громче всех.

– Значит, человек обязан всю жизнь болеть за одну и ту же команду?

– Ну, если ты переезжаешь, тогда можно за кого-нибудь другого. Никто не будет особенно возражать, если только ты не начнешь болеть за главного врага… – Гленда обвела взглядом озадаченные лица, вздохнула и объяснила: – «Сонный Холм» и «Громилы», «Сестрички Долли» и «Славные Парни Колиглазы», «Свиноеды со Скотобоен» и «Кабаны с Куроносной улицы». Понимаете?

Поскольку волшебники явно не понимали, Гленда продолжала:

– Они ненавидят друг друга. Так было всегда и будет впредь. И дружить они не станут ни за что. Когда враждебные команды сходятся – тушите свет. Не представляю, что сказали бы мои соседи, если бы увидели, что я болею за «Колиглазов».

– Но это же ужасно! – воскликнул заведующий кафедрой бесконечных штудий.

– Прошу прощения, мисс, – сказал Думминг, – но большая часть улиц, которые вы перечислили, расположены довольно близко друг к другу. Отчего же эти люди так сильно друг друга ненавидят?

– Ничего удивительного, – произнес доктор Хикс. – Трудно ненавидеть тех, кто от тебя далеко. Ты забываешь, какие они ужасные. Зато соседские бородавки видишь каждый день.

– Чего еще ожидать от циника, который занимается посмертными связями, – проворчал заведующий кафедрой бесконечных штудий.

– Или от реалиста, – отозвался Чудакулли с улыбкой. – Но Сестрички Долли и Колиглазная улица расположены довольно далеко друг от друга, мисс.

Гленда пожала плечами.

– Да, но так

было всегда, и точка. Больше ничего не могу вам сказать.

– Что ж, спасибо?.. – невысказанный вопрос повис в воздухе.

– Гленда, – сказала та.

– Хотел бы я знать, что еще мы недопоняли.

– Всё, сэр.

Гленда не собиралась говорить этого вслух. Но оно выскочило само.

Волшебники зашевелились. Они были потрясены, поскольку случилось немыслимое. С тем же успехом чайная тележка могла заржать.

Чудакулли грохнул кулаком по столу, прежде чем остальные успели подобрать слова.

– Отлично сказано, мисс! – Он усмехнулся, хотя Гленда ждала, что пол разверзнется и поглотит ее. – Я уверен, ваши слова шли от самого сердца, потому что, насколько я понимаю, по здравом размышлении вы бы этого не сказали.

– Простите, сэр, но вы ведь спросили мое мнение.

– А вот это уже ответ, идущий от ума. Неплохо. Ну так поделитесь с нами своими мыслями, мисс Гленда.

Гленда, по-прежнему в легком шоке, посмотрела в глаза аркканцлеру и поняла, что не время трусить. Хотя она изрядно волновалась.

– В чем вообще проблема, сэр? Если хотите играть, просто идите и играйте. Зачем что-то менять?

– Игра, именуемая футбол, крайне отстала от времени, мисс Гленда.

– Да, и вы тоже… извините, извините, но… да. Вы же понимаете. Волшебники – это волшебники. У вас мало что меняется, правда? Вы говорите, что какой-то магистр музыки сочинит новую песню, но ведь это не так делается. Песни сочиняет Толкучка. Они просто… возникают. Как будто появляются из воздуха. И пироги там ужасные, это правда, сэр, но когда вы стоите в Толкучке, и погода ненастная, и дождь просачивается через куртку, и ботинки промокают, и вы уплетаете пирог и знаете, что все вокруг тоже уплетают пироги, и жир течет по рукаву… Сэр, у меня нет подходящих слов, честное слово. Не могу описать ощущение, но так чувствует себя ребенок на Страшдество. Невозможно все это купить, сэр, записать, упорядочить, пригладить или приручить. Простите за дерзость, сэр, но футбол именно таков, здесь его начало и конец. Вы должны бы знать, сэр. Разве отец никогда не водил вас на игру?

Чудакулли обвел глазами стол Совета и заметил кое-где влажный блеск глаз. Волшебники преимущественно принадлежали к тому поколению, представители которого уже имеют внуков. Они были, сказать прямо, толстыми, склонными к цинизму и несдержанности, они носили очки, но…

…запах дешевых курток под дождем, который всегда имел привкус сажи, а еще – отец или дедушка, который сажал тебя на плечи, так что ты поднимался над остальными, над потрепанными шляпами и шарфами, и чувствовал тепло Толкучки, видел, как по ней катятся волны, чувствовал биение ее сердца, а еще, конечно, тебе наверх протягивали пирог, или полпирога, если времена выдавались нелегкие, а если они были совсем скверные, то хотя бы пригоршню маслянистого жареного гороха, который ты ел по штучке, чтобы растянуть подольше… а если дела шли хорошо, перепадало и настоящее угощение, например хот-дог, которым не нужно было делиться, или тарелка рагу с желтыми каплями жира и хрустящей поджаркой, которую ты жевал по пути домой, – мясо, которое не бросили бы собаке, но под дождем, в объятиях Толкучки, в общем гаме это была священная амброзия на пиршестве богов…

Аркканцлер сморгнул. Казалось, время остановилось… не считая минувших семидесяти лет.

– Э… очень ярко обрисовано, – сказал он и окончательно пришел в себя. – Подмечены интересные нюансы. Но, понимаешь ли, на нас лежит ответственность. В конце концов, в те годы, когда был основан университет, Анк-Морпорк представлял собой лишь кучку деревень. Нас обеспокоили вчерашние драки на улицах. Говорят, кто-то погиб, потому что болел не за ту команду. Мы не можем терпеть убийства и дальше.

– Значит, вы закроете Гильдию наемных убийц, сэр?