Незримые Академики (другое издание)
Шрифт:
Когда девушка грациозно удалилась, она сказала:
– Так, некоторое время она будет занята. Джульетта склонна отвлекаться. Мысли у нее рассеиваются и где-то блуждают.
– Трев говорит, вы с ней ровесницы, хотя у вас более зрелый вид, – сказал Натт.
– Я вижу, вы редко общались с женщинами, да, мистер Натт?
– Ох, боги, я снова допустил ляпсус? – спросил Натт, внезапно разволновавшись – так сильно, что Гленда его пожалела.
– Ляпсус – это та самая штука, которую допускают, а потом смущаются, хотя вроде бы все прилично? – уточнила она.
– Э…
Гленда удовлетворенно кивнула. Еще одна литературная загадка разрешена.
– Лучше не употреблять слово «зрелый», если только речь не идет о сыре или вине. Не стоит говорить его женщинам.
Она смотрела на него, гадая, как бы задать следующий вопрос, и предпочла спросить напрямик. Обиняки у Гленды получались гораздо хуже.
– Трев считает, что ты умер и воскрес.
– Полагаю, так оно и есть.
– Мало кому это удается.
– Насколько я понимаю, не удается большинству.
– Как ты это проделал?
– Не знаю.
– Сейчас, конечно, уже день, но… ты не испытываешь тяги к чужой крови или мозгам?
– Нет. Только к пирогам. Я люблю пироги. Мне очень стыдно. Этого больше не случится, мисс Гленда. Боюсь, мое тело действовало независимо от воли. Оно требовало немедленного питания.
– Трев говорит, ты когда-то был прикован к наковальне.
– Да. Потому что я не приносил никакой пользы. Потом меня отвели к ее светлости, и она сказала: «Ты не приносишь пользы, но это не значит, что ты бесполезен. Я научу тебя быть полезным».
– Но должны же у тебя быть родители!
– Не знаю. Я много чего не знаю. Дверь закрыта.
– Какая дверь?
– В моей голове. За ней что-то есть, и я не знаю что. Ее светлость говорит, это нормально.
Гленда поняла, что сдается. Да, Натт отвечал на вопросы, но в результате их не становилось меньше. И все-таки она упорствовала, как будто ковыряла консервную банку в надежде ее открыть.
– Ее светлость – настоящая, правда? У нее замок, слуги и все такое?
– О да. «Все такое» в том числе. Она мой друг. И она… зрелая, как сыр и вино, потому что живет уже давно и не стареет.
– Это она отправила тебя сюда и научила тому… что ты сделал с Тревом?
Трев зашевелился на своей подстилке.
– Нет, – ответил Натт. – Я читал трактаты мудрецов в библиотеке. Но ее светлость сказала, что люди – своего рода живые книги и что я должен научиться их читать.
– Ну, Трева ты читаешь неплохо. Только учти: не вздумай пробовать эти штучки на мне, иначе больше не получишь ни одного пирога!
– Да, мисс Гленда. Простите, мисс Гленда.
Она вздохнула. «Что со мной такое? Как только люди начинают грустить, мне становится их жалко!» Она подняла глаза. Натт наблюдал за ней.
– Перестань!
– Простите, мисс Гленда.
– Но, по крайней мере, ты повидал футбол. Тебе понравилось?
Лицо Натта просияло.
– Да. Это было чудесно. Шум, толпа, пение… о, это пение! Оно словно вливалось в кровь! Петь всем вместе! Чувствовать себя заодно с другими! Быть не одиночкой, но частью целого, с общим разумом и целью! – Он увидел лицо Гленды
– То есть тебе понравилось, – подытожила она. Видеть эту вспышку чувств было все равно что приоткрыть дверь духовки. Хорошо хоть волосы не опалило.
– Аура просто необыкновенная!
– Не знаю, не пробовала, – наугад ответила Гленда, – но гороховый пудинг там обычно ничего себе.
Постукиванье чашки о блюдце и позвякиванье чайной ложечки возвестили прибытие Джульетты, или, точнее, чая, который она благоговейно держала перед собой наподобие священного сосуда, а сама влеклась следом, как хвост кометы. Гленда поразилась. Чай был в чашке, а не на блюдце, и имел вполне типичный для чая коричневый цвет (как правило, единственный соблюденный критерий, если чай заваривала Джульетта).
Трев сел, и Гленда задумалась, как долго он прислушивался к разговору. Допустим, в экстренных ситуациях от него был некоторый прок, и, по крайней мере, он иногда мылся и пользовался зубной щеткой, но ведь Джульетта – особенная девушка, не так ли? Она ждала своего принца. Теоретически, под это описание подходил только патриций Витинари, но он был слишком стар. И потом, никто никогда не знал, с какой ноги он встанет – если он вообще ложится. Но однажды принц появится, даже если Гленде придется притащить его на веревке.
Она повернулась. Натт опять внимательно за ней наблюдал. Что ж, ее книга закрыта и убрана под замок, и никому не позволено перебирать страницы. А завтра она выяснит, что затеяли волшебники. Это несложно. Она превратится в невидимку.
В ночной тишине Натт сидел за собственным столиком в своем любимом уголке – на самом деле, всего-навсего в соседней комнате, рядом с чанами. Свечки горели, а он смотрел на листок бумаги и рассеянно ковырял в ухе кончиком карандаша.
Теоретически Натт был специалистом в любовной поэзии всех времен и народов и нередко беседовал об этом с мисс Здравинг, замковым библиотекарем. Он пытался обсуждать стихи и с ее светлостью, но та рассмеялась и сказала, что все это глупости, хотя они бывают полезны в качестве руководства, а именно – как, используя определенные слова, метрику, ритм и интонации, заставить молодую особу раздеться. Натт не вполне понял, что ее светлость имела в виду. Речь как будто шла о каком-то ловком трюке.
Он постучал карандашом по странице. В библиотеке замка было полно стихов, и он жадно читал их, как читал вообще любые книги, не зная, зачем они написаны и какой цели призваны служить. Как правило, все стихи, адресованные мужчиной женщине, следовали одному образцу. И теперь, располагая сокровищницей лучшей мировой поэзии, Натт тщетно пытался подобрать слова.
Потом он кивнул. Ах да, знаменитое стихотворение Роберта Скандаля «Аой! Обращение к глухой красавице». Размер и форма вроде бы подходили. Разумеется, еще должна быть муза. Поэзии всегда нужна муза. В том-то и заключалась некоторая сложность. Джульетта, несомненно привлекательная, казалась Натту чем-то вроде дружелюбного привидения. Хм. О, ну конечно…