Незримые фурии сердца
Шрифт:
– Мало ли что приснится? Это все сплошная чепуха.
– Или исполненная мечта. Подсознательное воплощение наших истинных желаний.
– Только дурак такое скажет.
– Это не я сказал. Зигмунд Фрейд.
– Еще он сказал, что ирландцы – нация, к которой бесполезно применять психоанализ. Так что не пытайся вскрыть мои потаенные желания. Не получится. Лучше скажи, что ты собираешься делать?
– Абсолютно ничего, дорогая. Ты же не станешь винить меня в том, что я всего лишь искал плотских утех на стороне, правда? Сама ты не проявляла к ним большого интереса с нашей первой встречи в «Грешеме».
– Если и так, это, наверное, потому, что я слишком хорошо тебя знаю. Ты всегда был склонен ко всяким ненормальным выкрутасам
– Но ты даже не попробовала, а вдруг понравилось бы? И потом, Макс слегка лицемерит, изображая дикую ярость. Как будто сам не изменяет жене! Да он еще хуже меня. Вся разница лишь в том, что его сжирает ревность, а мне это чувство незнакомо. Выходит, сам он имеет право засадить кому угодно, но не дай бог, чтобы Элизабет чуть-чуть развлеклась.
– Речь не о том, она – моя подруга.
– Не смеши, дорогая. У тебя вообще нет подруг.
– Ладно, знакомая.
– Ну что ты, ей-богу, переживаешь из-за ерунды? Завтра Макс проснется и поймет, что вел себя как осел. И с утра пораньше примчится с извинениями.
– Если на это рассчитываешь, ты дурак еще больший, чем я думала.
Мне надоело слушать их перепалку, и я поднялся в свою комнату. В ванной я встал перед зеркалом и, посветив фонариком в рот, удостоверился, что у меня нет никакого рака. Рот как рот.
Оставалось загадкой, как присяжные откликнутся на сцену, разыгравшуюся на их глазах. Едва началась потасовка, Тёрпин и Мастерсон вскочили и, точно дети, взбудораженные стычкой одноклассников, стали подбадривать драчунов, подавая советы, как ловчее одолеть соперника. Уилберт снял очки и предпринял вялую попытку разнять дерущихся, но, получив по носу, расплакался и сел в уголке, утирая кровь и причитая, как, мол, в таком виде он предстанет перед матушкой. Миссис Хеннесси встала из-за стола и с молчаливым достоинством покинула комнату. Я бросился следом, полагая, что она хочет вызвать полицию, но буфетчица сняла с вешалки пальто и шляпку и шагнула к двери. Оглянувшись, она заметила меня.
– Жаль, что ты видишь подобные сцены, Сирил, – огорченно сказала миссис Хеннесси. Из гостиной доносились шум падающих стульев и крики Мод, умолявшей не повредить узорчатую папиросницу, доставленную из самого Санкт-Петербурга. – Безобразие, когда взрослые люди так себя ведут перед ребенком.
– Чарльза посадят? – спросил я.
Миссис Хеннесси посмотрела на дверь гостиной, удостоверяясь, что рукопашная не переберется в вестибюль.
– Это еще не решено. – Она присела на корточки передо мной и взъерошила мне волосы, как часто делают взрослые. – В жюри нас двенадцать человек. Мы должны выслушать все показания, прежде чем вынесем вердикт. Диву даюсь, зачем мистер Вудбид устроил этот хитроумный трюк с ужином. Мало мне этих остолопов в суде, так еще трапезничать с ними. Я-то пришла лишь потому, что Вудбид намекнул… Ладно, неважно. Вряд ли он исполнит свою угрозу. Надо было послать его подальше – делай что хочешь… Ну, малыш, иди спать. – Миссис Хеннесси задумчиво улыбнулась: – Странно, кого-то ты мне напоминаешь, вот только не пойму кого. – Еще секунду-другую она меня разглядывала, потом тряхнула головой: – Нет, показалось. Ладно, ухожу. Завтра в девять надо быть в суде. Спокойной ночи, Сирил.
Миссис Хеннесси пожала мне руку, вложила шестипенсовик в мою ладонь и вышла во тьму Дартмут-сквер, где, на ее счастье, проезжало такси. Она села в машину и скрылась в ночи, а я огляделся и подумал: если вдруг я исчезну, кто-нибудь это заметит?
Налоговый инспектор
Последующие дни были наполнены лихорадочной суетой, а дело двигалось к финалу, по всей видимости, неизбежному. С оптимизмом писателя, работающего над шестым томом собрания своих сочинений, которые, похоже, никто не читает, мой приемный отец
В последний день слушаний мы с Мод приехали на оглашение приговора. Впервые оказавшись в здании Четырех судов, я был заворожен и слегка напуган величавостью Круглого фойе, где родственники потерпевших и преступников выглядели странной смесью жертв и злодеев, где туда-сюда сновали обремененные портфелями адвокаты в черных мантиях и белых париках, а следом поспешали их деловитые помощники. Моя приемная мать сочилась злобой, ибо в эти дни дело Чарльза освещалось так широко, что ее последний роман «Среди ангелов» пробился на витрину книжного магазина на Доусон-стрит, хотя прежде подобная участь не грозила ни одному из ее творений. Новость эта, принесенная Брендой, которая накануне ходила в город за провизией, взбаламутила Мод, ее просто колотило, когда, бледная от унижения и ярости, она загасила сигарету в сваренном в мешочек яйце.
– Какая пошлость, – сказала она. – Популярность. Читатели. Невыносимо. Так и знала, что в конце концов Чарльз все изгадит.
Однако самый неприятный сюрприз был еще впереди: едва мы уселись в зале, как с задних рядов к нам приблизилась дама с той самой книгой в руках и нависла над нашей скамьей, нетерпеливо ожидая, когда на нее обратят внимание.
– Что вам угодно? – спросила Мод с теплотой Лиззи Борден, заглянувшей в спальню родителей пожелать им спокойной ночи [8] .
8
Лиззи Борден (1860–1927) стала известна благодаря судебному процессу, она обвинялась в убийстве отца и мачехи, но была оправдана из-за недостатка доказательств.
– Вы же Мод Эвери, точно?
У этой дамы лет шестидесяти с лишним волосы были того голубого оттенка, какой в природе не встречается. Будь я постарше, я бы распознал в ней судебного завсегдатая, который приходит на слушания ради бесплатного развлечения в тепле, знает по именам адвокатов, судей и приставов и, наверное, лучше их разбирается в законах.
– Да, – сказала Мод.
– Я очень надеялась, что сегодня вас увижу. – Дама исступленно ухмыльнулась. – Все эти дни я вас выглядывала, но вы не приходили. Наверное, сочиняли, да? А где вы черпаете свои идеи? У вас такое богатое воображение! Вы пишете от руки или на машинке? У меня есть одна история на миллион фунтов, да вот не хватает таланта ее записать. Давайте я вам все расскажу, и вы превратите ее в бестселлер. Дело, конечно, происходит в былые времена. Все обожают рассказы о старых деньках. И там фигурирует собачка. Она, бедняжка, помрет.
– Не могли бы вы оставить меня в покое? – еле сдерживаясь, сказала Мод.
Ухмылка дамы слегка увяла.
– Я понимаю, вы очень расстроены. Тревожитесь за мужа. Я не пропустила ни одного заседания и скажу, что тревога ваша обоснованна. Дело швах. И все же, какой он красавец, правда? Подпишите-ка мне книгу, и я от вас отстану. Вот ручка. Напишете так: Мэри-Энн. Удачи в операции по удалению варикозных вен, с огромной любовью, дальше подпись и число.
Мод уставилась на книгу как на доселе невиданную мерзость. Казалось, сейчас она выхватит ее из рук дамы и куда-нибудь зашвырнет, но тут пристав открыл боковые двери, впуская в зал присяжных и судебных секретарей, и Мод отмахнулась от поклонницы, словно турист на Трафальгарской площади, шугающий наглых голубей.