Шрифт:
Annotation
Рассказы Алехина тяготеют сложиться в единый текст, как ртутные шары стремятся образовать ядовитую лужу. Иметь на книжной полке собрание его сочинений однажды будет означать обладание хотя бы одной чувственно и точно запротоколированной человеческой жизнью. Ничего общего с Прустом здесь нет, Алехин - полярная, колючая планета. Он патологически не умеет врать. Чувствует, что обязан уметь как писатель, но все время срывается к правде. Это синхронный голос героя и автора, который перестанет существовать, если не обнажит совесть. Алехинский читатель - его Страшный суд. Любая напускная вещь высмеивается, кожа содрана. Оттого столь острое,
Евгений Алехин
Вместо путешествия
Рай открыт для всех
Перед концом света
Бредовые рыцари
В голове багажиста
Ядерная весна
Добровольцев нет
Естествоиспытатель
Первый покойник
Отвечает Lindurik
Наваждение
Четыре месяца разницы
Будничный анекдот
Ни океанов, ни морей
Кислород
После работы
Новоселье
Дружба дружбой
Пляж
Последние дни
Подробности одиночества
Вместо послесловия
Евгений Алехин
Ни океанов, ни морей
Вместо путешествия
О том, чтобы сейчас куда-то ехать, не могло быть и речи. Нам нужно было успокоиться и выспаться. Но у меня не получалось успокоиться. Я немного посидел над спящей Кристиной — Леонид и Лена спали в другой комнате — и решил пойти прогуляться. Рассвет уже заглядывал в окна, поэтому я поправил шторы, чтобы на лицо Кристины не падали утренние лучи. Легонько поцеловал ее и вышел. Вызвал лифт и, слушая звук его механизма, смотрел вниз через перила и лестничные пролеты. Какая страшная утомительная ночь. Двери распахнулись, я вошел в кабину, нажал кнопку «один». Лифт тронулся. Я заметил клок Лениных волос на стене рядом с панелью. Волосы приклеились на запекшуюся кровь, как на клей. Леонид мой хороший друг, но я подумал, что никогда теперь не смогу относиться к нему так хорошо, как прежде. Я стал смотреть себе под ноги, машинально ища сигареты в кармане, хотя и знал, что они закончились. Ранняя осень и утренняя свежесть помогли мне унять волнение. Но адреналина в крови было еще слишком много, чтобы назвать мое состояние адекватным. До круглосуточного магазина нужно было пройти несколько дворов. Людей на улице не было, только слышно было, как где-то дворник метет тротуар. С чего все началось? В моей памяти все началось с того, как Лена сказала:
— Ты просто ему завидуешь!
— Перестань пороть чушь, — ответил Леонид.
— Завидуешь, завидуешь, завидуешь, — не унималась Лена.
— Перестань. Тебе чего-то не хватает? — спросил Леонид. Он ненадолго оторвался от диалога, чтобы указать водителю дорогу.
Потом сказал:
— Я выбрал такую жизнь, какой живу. И никому никогда не завидовал.
Но Лена разошлась и хотела скандала. Она повторила:
— Завидуешь, — и совершенно напрасно добавила: — Потому что Эдуард — мужик.
Я пытался нащупать слова, с которыми можно было встрять в разговор.
Хотя я знал, что Леонид прекрасно понимает умом, что не имеет смысла ревновать Лену к бывшему мужу, но также и знал, что горячее сердце Леонида пронизывает болью каждый раз, когда он слышит это имя.
Но я не успел подобрать слова, потому что Леонид перегнулся (он сидел на переднем сидении) и отвесил Лене крепкую пощечину. По-моему, я вскрикнул от неожиданности: такая ссора совершенно не вязалась с моими представлениями
— Тряпка! — сказала Лена.
Все замолчали. Я обнял Кристину. Мне было очень неловко и обидно, что ей пришлось стать свидетелем такой сцены. Через несколько секунд Лена повторила:
— Тряпка.
— Заткнись, сука, — тяжело произнес Леонид, не поворачиваясь к нам.
Лучше бы переночевали в гостинице. Но теперь было поздно. Никогда прежде не заставал их за ссорой, конечно, как я вообще мог предположить, что нечто подобное произойдет. «Тебе понравятся мои друзья», — сказал я Кристине.
Сойдя с поезда «Москва — Петербург», мы хорошо погуляли. Зашли в кафе и книжный магазин. Позже собирались встретиться с Леонидом и Леной, переночевать у них и утром на автобусе поехать в Хельсинки. Прежде я не был в Европе, но в последнее время дела налаживались, и можно было позволить себе небольшое путешествие.
Вечером посидели вчетвером в баре на Невском проспекте. Когда решили, что посидели достаточно, расплатились, и Леонид поймал частника.
Мы вылезли из машины, я сказал:
— Давайте возьмем вина и успокоимся.
Леонид пожал плечами.
— Пойдем, — сказал я ему. И Лене с Кристиной: — Идите домой. Мы скоро.
Выбрал три бутылки красного сухого. Леонид ходил за мной по магазину, как заблудившийся ребенок за милиционером.
На кассе он сказал:
— Извини, что так получилось.
Кассир пробила вино. Расплачиваясь и складывая бутылки в пакет, обдумывал, что ему ответить. Наконец я сказал:
— Ничего страшного. Это ты извини, что я стал свидетелем. Надеюсь, это не разрушит нашу дружбу, как в книге «Черный принц».
Леонид как будто даже немного просиял. Он неловко пожал мне плечо, не найдя жеста лучше.
Позже меня преследовало странное ощущение. Лена и Леонид ссорились этой ночью совершенно так же, один в один, как мои родители. Мне очень больно было наблюдать. Но дело не только в этом. Я испытал настоящий, какой-то страшный, стыд. Его причина была не в том, что мой друг — интеллигентный человек — ни с того ни с сего избил свою женщину. И даже не в том, что эта бытовая драка была точной копией многочисленных ссор моих родителей. В чем-то я себя обманываю — вот что я чувствовал, был в этом уверен, но не мог понять, в чем именно. Купил сигареты и закурил на улице. Я обратил внимание на свои руки. Они были поцарапаны, но я не помнил, откуда взялись эти царапины. Мне захотелось ударить себя со всей силы по лицу. Память что-то прятала от меня. Я смотрел на небо, на серые облака. Мне удавалось сдержаться, но я ненавидел себя за то, что во мне жило нечто темное, непонятное, что играло мной. Я докурил и медленно, как к эшафоту, пошел к дому Леонида.
К нашему возвращению в квартире была спокойная, даже дружелюбная, атмосфера. Кристина поцеловала меня и шепнула:
— Все ровно. Как у тебя?
— У нас тоже, — ответил я.
Она умела располагать людей и находить нужные слова. У Кристины получилось, и у меня получилось. Можно было проводить время. Леонид поцеловал Лену в шею и сказал:
— Я проголодался.
Помню, что мы снова ели и пили. О чем разговаривали, вспомнить не могу. Я обнимал Кристину, с другой стороны стола мирно сидели Леонид и Лена. Две молодые счастливые пары. Леонид со страстной брюнеткой Леной и я с Кристиной — красивой, белокурой, с острыми аристократическими чертами лица. Женщиной, которую люблю. Прокручивая эту ночь, я не мог найти точки, того момента, когда конфликт стал разгораться вновь. Как по щелчку, мир создается с уже стоящей посреди кухни и кричащей, в точности как моя мать, Леной: