Ни шагу назад!

Авраменко Александр Михайлович

— Ничего, жить можно!

Бросил Александр, окинув взглядом своё новое жилище. Землянка представляла собой вырытое в земле углубление с перекрытиями из рельсов, на которых лежали листы железа. Стены аккуратно обшиты досками, по стенам — топчаны, что было неслыханной на войне роскошью. В углу притулилась печка-буржуйка железнодорожного образца, на которой можно было рассмотреть надпись: НКПС имени Л.М. Кагановича, и дата — 1937 год. Пол был застелен плетёными из старых канатов ковриками. Освещало всё это великолепие настоящая семилинейная керосиновая лампа. А не самодельная «катюша» как обычно.

— Жить можно. А воевать?

Ответил ему Олег, опускаясь на анкер, служивший сиденьем.

— Воевать

будем на совесть.

Подвёл черту Владимир. Затем он бросил вещмешок на лежак в левом углу.

— Мой. Не возражаете?

Оба молодых командира согласно кивнули. Но едва они подошли к облюбованным местам, как в дверь постучали, и, дождавшись разрешения, на пороге появился матрос, отдавший честь.

— Товарищи командиры, через час обед, потом в штаб. Получите карты местности. И ещё, у вас место есть, так командир приказал к вам ещё одного человека подселить. Он чуть позже будет. Тоже с Большой Земли.

Столяров, как старший по званию, согласно кивнул.

— Что-нибудь ещё?

— Никак нет. Если что — обращайтесь к дежурному. Разрешите идти?

— Идите, товарищ матрос…

Столовая оказалась так же большим блиндажом. Явно ещё довоенной постройки. Новичков встретили оживлённым гулом, но ничего более. Троица облюбовала место с краю большого стола, и подавальщицы засуетились, заметив блеск наград, когда новички сняли полушубки…

После штаба пилоты вернулись в землянку и расстелили на столе листы карт, изучая новый район полётов. С жаром обсуждали ориентиры, прикидывали тактику действий на новом для них театре военных действий. Наконец настало время ужина, после которого всех повели в капониры, смотреть новые самолёты… Владимир молча матерился, глядя на заплатанный «И-153». Слов нет, машина вёрткая, удачная. Для тридцатых годов. Но воевать на ней сейчас против новейших «мессершмитов»… Проще сразу выкопать могилу и улечься туда самому. Он со злостью выдернул папиросу из пачки и закурил, чтобы сдержать эмоции…

— Что делать будем, командир?

— Посмотрим. Я умирать не собираюсь, и вам не советую. На «чаечке» я ещё в финскую войну воевал. Так что… надежда есть. Главное, делайте как я. Пошли искать вооруженцев.

И все пошли в сторону отдельно стоящего капонира, где размещался склад вооружения…

— Итак, итоги первого дня: «РСов» — нет. И не ожидается. Пулемёты — «ШКАС». Старьё. Что будем делать?

— Ничего в голову не лезет от расстройства, командир.

— Ты это брось, Саша. Давай, пораскинем мозгами…

Утром все трое явились к командиру особой авиагруппы. После разговора на повышенных тонах тот сдался и дал разрешение взять машину и нескольких матросов, и самое главное — покрытую отметками карту с расположением сбитых немецких самолётов в окрестностях аэродрома… Новички отсутствовали почти весь день и явились только вечером, усталые, но довольные. Весь кузов был забит до отказа немецким оружием: крупнокалиберными пулемётами, автоматическими пушками, и даже реактивными минами к шестиствольному химическому миномёту. Лежало там и несколько дюралюминиевых плоскостей с разлапистыми крестами.

— А это где взяли?

— У пехотинцев выменяли, товарищ полковник!

Жизнерадостно ответил один из сопровождавших тройку моряков. Лётчики промолчали… Всю следующую ночь и весь день на стоянках трёх «чаек» кипела работа. Вместе с механиками орудовали ключами и сами лётчики. Затем они пошли спать, а когда пилоты отдохнули, то сопровождать их в пробный вылет вызвалась чуть ли не вся остальная группа. И действительно, И-153 выглядел жутковато. На плоскостях стояла целая батарея крупнокалиберных стволов, под днищем громоздились две трубы от шестиствольника. Зрелище впечатляло…

Мотор

взревел, и, тяжело набирая скорость, машина оторвалась от земли. Вверх она ползла медленно, но упорно, наконец, нужная высота набрана, и биплан устремился в крутом пикировании к земле. Внезапно из под фюзеляжа вырвалось пламя, и распуская тугие дымные хвосты к установленным поодаль на холме мишеням устремились реактивные мины. В огненном шаре исчезла и верхушка возвышенности, и мишени… Два других самолёта в это время изображали прикрытие, кружась в стороне. Но вот наступила их очередь. Зазвенел форсируемый двигатель, и огненные струи трассеров сплошным потоком хлестнули по земле. Затем спикировал второй самолёт, его залп был ещё зрелищнее. Пули размолотили застывшую на лёгком морозе землю в пыль, и дорожка выстрелов ясно выделилась сплошной полосой взрыхленного грунта…

— Впечатляет. Но как они драться будут? Перетяжелены же до ужаса…

…Ответом спросившему лётчику был целый каскад фигур высшего пилотажа, продемонстрировавший наблюдающим на земле, что на самом деле всех возможностей своих «И-153» пилоты не знали…

Глава 5

Колёса платформы медленно стучат на стыках рельсов. Мы куда-то едем. Знаем, что под Ленинград, но вот куда точно? Дорога течёт медленно и в то же время — быстро. Тянется — поскольку едем драться с врагом. А не спешит — хоть немного отдохнуть от войны… Но никак не получается. Мимо мелькают обгорелые останки городов и сёл, голодные люди на платформах, мечтающие выпросить у бойцов что-нибудь съестное. Вдоль насыпи — скелеты сожженных авиацией теплушек. Картина, что и говорить — не очень ободряющая. Да и само название армии, в которую мы направляемся, в составе сводного батальона, наводит на невесёлые мысли, поскольку на полгода раньше, в сорок первом, её наголову разбили под Харьковом. Эх, вроде и год начался отлично, а складывается не очень. Тьфу! Со злости сплёвываю на грязный пол теплушки и переворачиваюсь на другой бок, к стенке. Лезу в карман, достаю последнее письмо из дома и начинаю перечитывать. Хорошо хоть, там всё нормально. Не голодают, как здесь. Ну, рыбу ловить, и голодным остаться — суметь надо… Из документов вываливается фотография Бригитты. Сколько раз я, таясь от самого себя, доставал эту карточку? Вглядывался в её лицо? Не знаю. Не считал. Вспоминаю, как она смотрела мне вслед, когда оставалась на дороге, а машина пылила по просеке. Эх, мать… Война-война… Увидимся ли ещё разок, а? Ладно, возьмём Берлин, а там и съезжу на денёк. Глядишь, уцелеем оба. Благо, язык я учу, сядем рядком поговорим. Чайку попьём. Но сначала выжить надо.

Ш-ш-ш… Пуф-ф-ф. Прибыли! Усталый паровоз выпускает пары, окутываясь белым туманом. Слышна звонкая команда кого-то из встречающих:

— Становись!

Оправляю обмундирование и шагаю на полуразрушенную платформу. Зрелище не очень отрадное. Развалины, пепелища. Здание вокзала зияет дырами от артиллерийского обстрела. Видать, недавно освободили. Ко мне спешит, сверкая новенькими знаками различия на петлицах щегольской шинели из английского сукна, какой-то капитан.

— Товарищ майор, вы старший по команде?

— Так точно, капитан.

— Тогда разгружайтесь. Нам к вечеру надо уже в расположение прибыть.

— Ясно.

Подзываю заместителя по технической части и отдаю ему распоряжение. Торопливо из теплушек достают аккумуляторы, Извлекают из-под днищ танков брусья, чтобы снять машины с платформ. Короче, работа закипает. Моё внимание привлекает звонкая ругань, доносящаяся от стоящего на третьей платформе «Т-26». Подхожу поближе.

— Чего разоряешься, Семенцов?

— Да вот, товарищ командир, брезент спёрли. Прошляпила охрана.