Ни слова о магах

Кликин Михаил Геннадьевич

— Послушай, Хурхас, я не знаю ваших песен. Давай я сыграю что-нибудь из своего мира. Маг пожал плечами:

— Играй, что знаешь.

Стас, склонив к грифу голову, зажал барэ на пятом ладу. Мгновение выжидал, давая пальцам освоиться, слушая непогоду за стенами. И медленно, спокойно повел мелодию, негромкую, несложную, красивую…

Маг, вытянувшись, замер. Казалось, он не просто слушает — он впитывает звуки, поглощает мелодию, усваивает ее всем телом. Он словно бы закаменел, очарованный музыкой…

Стас прекратил играть. Звонкий

флажолет угасал в тишине. Даже буря, казалось, утихла, слушая умирающую ноту.

— Что это было? — благоговейно прошептал Хурхас.

— “Лед Зеппелин”, — ответил Стас.

— Ты лучший бард из всех, кого мне приходилось слышать, — выдохнул маг, восхищенно качая головой. Стас немного смутился:

— Я, конечно, не мастер, но кое-что умею. И это не самая сложная вещь…

— Сыграй еще.

Из темноты выплыло бледное лицо. Хурхас поднял глаза на подошедшего хозяина, пригласил:

— Садись, Витрастим, послушай моего барда. Зови всех.

Стас негромко начал “К Элизе” Бетховена. Вновь маг вытянулся, жадно слушая музыку. Хозяин, присев в кресло перед очагом, закрыл глаза и медленно шевелил губами. Он словно пробовал мелодию на вкус.

Потом был Бах, токката ре-минор. Стас сам делал переложение этой красивой вещи для гитары.

Затем “Дар Стрейтс”, снова Бетховен и “Металлика”.

Слушатели напряженно молчали, и Стас физически ощущал, как они боятся пошевелиться, упустить ноту, нарушить гармонию, потерять мелодию. У этих людей никогда не было ни радио, ни телевизора. Они не посещали театров и филармоний. Музыка была для них настоящим волшебством, чудом, и она оказывала на них поистине магическое действие…

— Хватит, — негромко сказал Хурхас. — Хватит на сегодня. Хватит…

Стас поднял голову.

Фигура мага мягко светилась, сам он блаженно улыбался, уставившись на танцующий в очаге огонь. Вокруг сквозь тьму проступали пятна лиц — впадины глаз и ртов Залиты густым мраком, складки и морщины очерчены тенями.

Стас послушно отложил гитару.

Зачарованные люди приходили в себя, бесшумно поднимались, незаметно, так же как и пришли, расходились.

— Благодарим, — шелестели голоса. — Благодарим… Последним ушел Витрастим. Он встал, склонил голову перед гостями, сказал:

— Мы рады, что вы пришли сегодня к нам.

— Мы благодарим за кров и еду, — отозвался Хурхас.

Хозяин, кивнув, растворился во мраке. За тонкой перегородкой гудели голоса, шаркали ноги, кто-то счастливо смеялся, кто-то тихо пытался петь.

— Они никогда не забудут этот день, — сказал маг. Стас убрал гитару, запер футляр.

— Больше мы им ничего не должны?

— Нет.

— Тогда давай спать, за эту неделю я страшно вымотался. А уж последние три дня…

— Ложись, — сказал Хурхас. — Они-то теперь долго не заснут. Я тоже. А ты спи. Завтра утром снова в путь.

— Далеко нам еще?

— Три дня, если ничего не случится.

Стас забрался под одеяло, потянулся, зевнул.

— Послушай,

Хурхас…

— Что?

— Вот ты маг, да?

— Конечно.

— Я-то всегда думал, что маги могут мгновенно перемещаться из одной точки пространства в другую. Или хотя бы летать. А мы с тобой вот уже который день плетемся, словно калики перехожие.

— Маги не могут летать, — недовольно сказал Хурхас. — Это сказки для детей. Никто не может летать, кроме птиц и насекомых.

— Ну, тут я с тобой не согласен, — заметил Стас. Маг не обратил внимания на его слова.

— И никто не может перемещаться мгновенно.

— Но поскорее мы можем двигаться?

— Да.

— Как?

— Быстрее шевелить ногами.

Стас хмыкнул. Пробормотал мечтательно:

— Я знаю, все это мне снится.

— Ты глуп, если действительно так думаешь.

— Вот сейчас я закрою глаза, усну и уже утром окажусь дома, будет лето — тепло, кругом зелень, птички чирикают…

— Может быть, завтра вьюга уляжется. Тогда идти легче будет.

— Надеюсь завтра тебя не увидеть, — сказал Стас, зевая и переворачиваясь на бок.

Он заснул сразу, едва только смежил веки, и уже ничто не могло потревожить его — ни голоса за дощатой перегородкой, ни бьющаяся в стены пурга, ни стреляющий углями прогорающий очаг, ни мышиная возня, ни беспокойно ворочающийся маг под боком. Он спал беспробудно, не видя снов. Спал до самого утра…

— Вставай! — Его бесцеремонно трясли за плечо. — Поднимайся! Поешь и пора идти! Пурга утихла. Вставай, бард!

— Никуда я не пойду, — отчетливо произнес он, не открывая глаз.

— Ты хочешь остаться с этими людьми? Всю жизнь выгребать навоз и копаться в земле?

— Проклятие! — Стас перевернулся на спину, уставился в потолок, чувствуя себя обманутым. — Опять ты!

— Вставай, нам пора.

— Черт побери! — Стас выбрался из-под одеяла. За ночь дом выстыл, в комнате было градусов десять — пятнадцать, не больше. — Послушай, Хурхас, купи мне шубу.

— Тебе холодно?

— Да, мне холодно, — раздраженно сказал Стас. — Я мерзну в этой куцей одежке. — Он распахнул куртку, которую не снимал, ложась спать, повернулся к Хурхасу, демонстрируя, что под ней почти ничего нет. И маг вдруг отпрянул, лицо его исказилось, в глазах мелькнули страх и отвращение. Он выбросил перед собой руку, словно от чего-то защищаясь ладонью, и длинные пальцы засветились алым пламенем.

— Что? — Стас испугался, вскочил на ноги.

— Ты… Откуда… — Хурхас справился с собой, опустил руку. — Где ты взял эту одежду?

— А что? Она всегда на мне была.

— Эта рубаха. Этот рисунок.

Стас посмотрел себе на грудь, на острые буквы “AC/DC”, пронзающие клыкастый череп.

— Майка? Я ее уже второй год ношу.

— Ты должен ее снять.

— Зачем?

— Это одежда некроманта.

— Это моя одежда.

— Ты не можешь носить на себе эти знаки.

— Почему?