Ничего еще не случилось
Шрифт:
Майка злобно посмотрела на папин подбородок. Захотелось по нему со всего маху ударить.
– Овечка, дорогая, – папа не называл Майку так уже, по меньшей мере, лет десять. – Просто пойми, пожалуйста, что нам самим очень страшно. После твоего рождения мы еще несколько раз пытались, но не получилось. Почему нам решили дать мальчика именно теперь, – Майка шевельнулась, внутри, сквозь тоску и слезы, что-то радостно екнуло. – Не знает ни твоя мама, ни я. Но ты нам очень нужна, дорогая. Помнишь, как в твоем любимом мультике? Давай бояться вместе. Бери кота, бери его пипетку и пошли пить чай.
4
Гришка
Гришка поднял глаза, пытаясь поймать Борин взгляд, но тот был слишком увлечен шахматной партией. Судя по насупленному лицу и барабанящим по столу пальцам, оставалось не долго, Борька проигрывал. Майка, вечно вертящаяся вокруг Бори, вдруг перехватила Гришкины сигналы и тут же кинулась к нему, плюхнулась рядом на диван, попыталась заглянуть в массивный фотоальбом, но Гришка его уже захлопнул.
– Чего, Гриш? Че такое? – Майка беспардонно потянула на себя альбом, но Гришка его не отпустил.
– Ничего. Иди, потанцуй с кем-нибудь.
Гришка не был настроен откровенничать, да и волнение порядком сказалось на его привычной манере говорить вежливо. Даже с такими назойливыми людьми, как Майка.
– Это фотоальбом Даниного деда?
– Да.
– И че там, много всякого интересного? – Майка улыбнулась, и Гришка впервые заметил, что у нее тоже чуть выдается вперед клык. Только с другой стороны. У мамы торчал вперед верхний левый, а у Майки – правый.
Гришка поерзал. Становилось жарко.
– Да.
– И тебе там че-то понравилось? Покажи?
Майка придвинулась и протянула хваткую ручонку, словно решила, что этот нелепый диалог стер неловкость и недоверие.
Гришка молча убрал альбом за спину. Продолжил смотреть на Бориса, надеясь, что тот почувствует его взгляд.
– Гриш, ну че ты такой! Выпей, может, еще? Ну, все веселятся, музыка. Вот песня хорошая, она мне очень нравится. Пойдем потанцуем? Борьке вон до мата три хода осталось, по доске видно. Оп, уже два. Ну все, сел, не выберется. Я вообще с папой часто играю, но с Борькой – только раз или два садились. Он сильно злится, когда я быстро выигрываю. А я с собой ничего поделать не могу, папа велел никому никогда не поддаваться, – Майка одновременно виновато и очень самодовольно гыгыкнула. У нее был очень некрасивый, очень грубый смех.
Впервые за вечер Гришка посмотрел на нее более пристально – россыпь кудрявых волос, угольного цвета широкие брови, привычные тени под глазами, нос длинный и кривой, а рот непропорционально маленький. Но то ли свет так падал, то ли малиновая наливка
Держать почти детскую липкую ручонку в ладони было до брезгливости странно, обнимать узкую талию и едва-едва топтаться на месте – еще страннее. Майка опять что-то защебетала, и Гришке пришлось наклониться:
– Бывает же такое, да? Что идешь не туда, но сам не понимаешь, но вообще понимаешь, и поэтому как будто бы все хорошо, а на самом деле и нет, и вот печаль такая глушит, что вроде бы все светло, но как-то темно и пыльно, да, Гринь?
Пришлось прислушаться к песне – Цоевская «Печаль». Гришка серьезно посмотрел на Майкину макушку, трущуюся об его подбородок. Темно и пыльно. Да, примерно так и ощущается. Захотелось непременно об этом сказать.
Гришка наклонился, их с Майкой щеки соприкоснулись, он на самое ухо ей признался:
– Я так живу, Маечка. Мне всегда так. Всегда темно и пыльно.
Майка вдруг споткнулась, остановилась и подняла глаза на Гришку, чуть приоткрыв рот. На всем лице ее лежали неровные, битые тени, она была бледна и отречено-сказочна, как врубелевская царевна или бес. Гришка все еще прижимал ее к себе, чувствуя как где-то на уровне его живота трепещет ее сердечко, он чуть подался вперед, и Майкины глаза стали шире, она подняла подбородок.
– Блин!
Борька скинул шахматную доску со стола и замахнулся на смеющегося Данила.
– Сколько, тыщу я тебе должен? Гринь, дай тыщу, дома будем, я верну.
Гришка чуть оттолкнул от себя Майку и полез в карман. Расплатился за друга и потащил того на балкон, проветрить голову и поговорить.
– Гринь, ну че я, такой тупой что ли?! Ну объясни мне, пожалуйста, почему я всегда второй. Я всех делаю, кроме этого Данила сраного. А он каждый раз же на деньги, зараза, спорит, знает, как меня вывести…
Тактично промолчав о Майкиных победах, Гришка отодвинул лыжные палки и сел поверх летней резины. Борька плюхнулся на расшатанный табурет. Звуки в квартире стали громче, Данил на радостях включил что-то из Гражданской обороны.
– Ты пока там плясал и играл, я кое-чего нашел. – Гришка потер ладони. – Борь, мне кажется, там в альбоме фото моей матери.
Борька сразу посерьезнел, перестал сердиться.
– Ну, так Данин дед профессором в ее универе был, может он там фоткал выдающихся студентов…
Гришка мотнул головой, а потом сбегал в комнату и приволок альбом в отлично сохранившейся кожаной обложке. Открыл нужную страницу. Потом перелистнул еще и еще. Оказалось, что фотографий девушки почти пару десятков, и все сделаны в разное время года. Тут она выбегает в купальнике из озера, вокруг пестрит размытая листва, тут глаза ее подведены черным, платье тоже черное, в пол, она что-то читает с листа, призывно вскинув руку, потом серия черно-белых фото, где на девушке только белье, а поверх что-то тонкое, кружевное, едва заметное, за ними несколько постановочных кадров – девушка в белом коротком платьице, вся измазана разноцветными красками, она будто бы пляшет перед исписанными холстами, сияет от восторга, тонкая и звенящая, словно хрустальная феечка, словно июньский ветер.