Ничего, кроме нас
Шрифт:
– Оба паршивые, – улыбнулся Питер.
– Тогда не заказывайте.
– Два «Лейбл», – сказал он.
– Будет вам, – пробормотала официантка.
Когда она отошла, Питер снова заулыбался:
– Что мне в этом местечке нравится, так это то, насколько здесь все всерьез. Сразу за городком военно-морская база. А в каких-то десяти милях дальше по дороге BIW [26] , где строят все большие линкоры для военно-морского флота. Настоящий город синих воротничков [27] , да еще и отличный колледж имеется.
26
«Bath Iron Works» (BIW) – американская судостроительная верфь, расположенная на реке Кеннебек в городе Бат (штат Мэн).
27
Синий воротничок – термин, обозначающий принадлежность работника к рабочему классу или к технической интеллигенции.
– В следующем ноябре мы можем получить президента из Мэна, если Эд Маски [28] сумеет победить. Но я хочу, чтобы кандидатом от демократов стал Макговерн.
– Я тоже. И я буду на него работать. Но демократический истеблишмент против него. Потому что он такой миролюбивый, прямо голубь, а Вьетнам, что ни говори, был их войной. Знаешь, что меня все время беспокоит? Что, останься Бобби Кеннеди в живых, война бы уже закончилась, а у нас был бы сейчас самый прогрессивный президент со времен Рузвельта.
28
Эдмунд Маски – американский политик-демократ. Избирался губернатором штата Мэн, сенатором. Занимал пост госсекретаря США и был кандидатом в вице-президенты США.
– Безумная у нас страна.
– У нас великая страна с безумной и жестокой изнанкой.
Подоспело наше пиво. Официантка спросила, будем ли мы что-нибудь есть, потому что, если не закажем еду, долго нам сидеть с одним пивом не позволят. Также она упомянула вскользь, что чили сегодня чертовски удачное и они могут положить в него плавленый чеддер с резаным луком. Мы заказали два полных чили. После чего подняли свои бутылки с пивом.
– За дрянное пиво и забегаловку с чили, за то, чтобы тебя приняли в Боудин, за мир и за разоблачение тайной полиции, которая всем заправляет за нашими спинами.
Мы чокнулись бутылками, и я улыбнулась брату, радуясь, что мы вместе.
– Ты до сих пор не куришь? – спросила я Питера.
– Почти год, и это не предел.
– А папе наплевать, что я курю. Он даже научил меня, как это правильно делать.
Питер снова приветственно поднял бутылку и отпил большой глоток:
– Папа – человек с массой скрытых качеств.
– Что ты имеешь в виду?
– Говорит одно, делает другое. Выдумывает про себя всякое. Помнишь, у него на правой руке такой большой шрам?
– Ты о ранении, которое он получил на войне?
– Это не ранение, – резко бросил Питер. – У него была татуировка. Эмблема морской пехоты с надписью Semper Fidelis [29] . Мама отказывалась выйти за него замуж до тех пор, пока он не избавится от нее. Он свел, вот только жуткий шрам остался.
– Но он же сказал мне, что получил это на Окинаве, когда его сбила «японская зенитная артиллерия» – это точные его
Питер покачал головой, только что не смеясь:
29
«Всегда верен долгу» (девиз морской пехоты США).
– Папа у нас тот еще типчик. Врет и не краснеет.
– Ты несправедлив.
– Справедливость? При чем здесь справедливость? Этот человек никогда в жизни не был справедливым. Ты одна ничего не замечаешь.
– Это потому, что он всегда был для меня хорошим отцом.
– Если бы ты только знала…
– Знала что? Он может не соглашаться с твоими радикальными взглядами, но…
– Надо же, я и не знал, что ты у нас такая папина девочка.
Это замечание ударило меня побольнее левого хука.
– Я своя собственная девочка, дурак, – прошипела я, схватила сигареты и вылетела на улицу.
Там я сразу же закурила «Вайсрой» и встала у стенки, щурясь от солнечного света, глядя на проезжающие легковушки и грузовики. Я изо всех сил пыталась сдержать слезы и гадала, почему же с моей семьей всегда такие сложности. Зачем Питер – самый умный из нас, самый заботливый – наговорил таких мерзостей про отца? Я несколько раз затянулась, чувствуя себя ужасно одинокой.
Минуту спустя показался Питер. Отвернувшись от него, я стала отбиваться, когда брат попытался меня обнять. Но он настоял на своем и прижал меня к себе:
– Я себя вел как говнюк. Извини.
Тогда я ткнулась Питеру в плечо, чувствуя, как напряжение – из-за собеседования, исчезновения Карли, всей этой бодяги в школе и дома – вдруг снова нахлынуло и буквально ошеломило меня. Сейчас я чувствовала себя испуганным ребенком, потерявшем голову от жестокости жизни и несправедливости людей. Не выдержав, я расплакалась.
Питер предложил мне куда-нибудь прокатиться. Где-то он читал о пляже неподалеку отсюда. По его прикидке, темнеть начнет только часа через полтора. Дорога до Попхем-бич заняла у нас полчаса – сначала мы поехали на север, к Бату, потом свернули на асфальтированную двухколейку, а по ней через небольшой мост и вглубь сельской местности.
Нам повезло: в Попхеме был отлив. Кроме пары, выгуливающей собаку, там никого не оказалось. Пляж был полностью в нашем распоряжении. Знак на воротах гласил, что мы находимся в государственном парке. Но он ничего не сообщил нам о том, какой удивительный пляж ждет нас за дюнами. Даже для такой урбанистки, как я, которая мало что знала о природе и не особенно стремилась к общению с ней, Попхем стал настоящим откровением. Несколько миль непрерывных, нетронутых цивилизацией песков. Высокие дюны. Никаких киосков с едой, сталкивающихся автомобильчиков, американских горок и прочей обычной для пляжа белиберды. Природа в своей первозданности – дикая, неистовая. Атлантический океан бьется с грохотом о песок, громовые удары звучат как литавры: бум-бум. Полчаса назад я заливалась слезами, а тут вдруг поймала себя на том, что счастливо улыбаюсь.
– Это реально помогает, – заметил Питер.
Мы побрели по песку. Чтобы добраться до северного конца пляжа, нам потребовался без малого час ходьбы мимо летних коттеджей и пары больших обветшалых домов в стиле Новой Англии, таких же пустых, суровых и неприступных, как темнеющее небо над головой.
Долгое время мы шли молча. Первой тишину нарушила я:
– Да, Питер, ты прав. Папа – человек сложный, я знаю. Но он, мне кажется, любит меня больше, чем мама.
– Она-то точно тебя любит. На свой безумный лад, конечно.