Ничего личного. Дилогия
Шрифт:
— Эй! — предостерег Кобба. — Тут все заминировано!
— Было когда-то, — не согласился Рени-Ка и пошел к зданию. Рук вперевалочку поплелся за светлым.
— Что там было у тебя? — спросил Коркин у Ярки.
— Презрение, — ответила недотрога. — Не так, как бывает на первой пленке. Там оно растет изнутри. А тут словно кто-то испражняется на тебя.
— Подожди, — постарался улыбнуться Коркин. — Мы еще сами… Мы ему покажем. Или убежим.
— Покажем, — с улыбкой согласилась Ярка, — Покажем и убежим. Чтобы не догнал и не отнял.
Сказала и обняла Коркина, прижалась к нему настолько крепко, насколько хватило сил.
— Ну вот, — пробурчал недовольно Рашпик, — Хорошо, но мне такая девушка не подойдет. Мне рукастая нужна. А то ведь не обхватит!
Отряд потянулся к зданию. Пустой придержал за руку Ленту. Придержал так, словно хотел что-то
— Думаешь о том, что здесь делал твой отец, механик?
— И об этом тоже, — с сожалением вздохнул Пустой, когда девчонка отстранилась от него, — Смотрю на здание. Запоминаю расположение окон. Дверей. Впрочем, Рени-Ка сказал, что двери наружу одни, и они перед нами. Подвальных помещений нет, коммуникаций нет. Они проверяли. С противоположной и с боковых сторон нет и окон.
Выхода на крышу тоже нет. С этой стороны окон двенадцать. И вот что мне кажется. Непохоже это здание на крепость. Уж точно на такую крепость, которую можно было бы оборонять хотя бы с крыши. Кобба лукавил неоднократно. И я не вижу никаких энергетических установок. Обычно они снаружи. Не вижу световодов. Кабелей. Мне все это не нравится.
— Пошли, — потянула за руку Пустого Лента. — Мне многое не нравится уже много лет. К счастью, кое-что, кажется, мне все-таки нравится.
Это был мир аху. Ничто из того, что предстало перед глазами Коркина, не напоминало ни механизмов, ни интерьеров светлых. Ничего похожего не попадалось скорняку ни внутри, ни снаружи Мороси. Внутренний объем здания не делился ни на помещения, ни на ярусы. На мощном фундаменте вздымались четыре каменных, окованных железом и обвитых узкими лестницами столба, которые уходили к потолку здания словно гигантские деревья аху, и там, в полумраке, начинались их кроны — шестерни, рычаги, колеса, цепи, зубчатые передачи, оси, валы, гири, лебедки, переходы. Местами сумятица механизмов опускалась почти до пола, местами разбегалась в стороны до стен. В центре между столбами были устроены ворота. Они тоже были выкованы из железа и заключены в арку, к которой вели тяжелые рычаги. Барельефы на колоннах арки и на тяжелых створках заставили Коркина содрогнуться. Они изображали если и не Тарану, то его пальцы — костяные клинки.
— Интересно, — пробормотал Пустой в гулкой тишине, заполняемой только дыханием спутников и чуть различимым постукиванием где-то под самым потолком. — Интересно.
Механик опустил взгляд на пол, осмотрелся и обернулся к стене, из которой через двенадцать окон падал на пол дневной свет. И его спутники дружно повторили его движение. Пол, выложенный из тяжелых плит, и стены, облицованные такими же плитами, были покрыты странными письменами, которые напоминали нанизанные на прямую линию узлы.
— Это мудрость аху! — гордо произнес Кобба. — Это мудрость аху, изложенная письменами аху! Вам никогда не постичь ее. Вам никогда не прочесть ни одной строчки, потому что мудрость не может быть простой. Это не примитивный язык светлых или тем более лесовиков.
— Оно работает, — подняла глаза вверх Яни-Ра.
— Я слышу, — кивнул Пустой, — постукивает вхолостую. Маятник в одной из частей механизма не заблокирован. Но это ерунда, ничего не значит. При определенном соотношении передач может стучать десятилетиями… Принцип достаточно простой. Там, там, там и там висят тяжелые гири. У опор — лебедки для их подъема. Основные рычаги где-то вверху. Похоже на часы. Если снять крышку с таймера Коркина, можно увидеть нечто подобное. Но для часов тут все слишком сложно. Кобба, насколько я понимаю, через эти ворота вы собирались выйти за пределы четырехмирия? Как оно работало? Как все это кручение, щелканье и поворачивание прорывало плоть мира?
— Светлые не смогли извлечь из меня секретов аху за месяцы! — гордо ответил Кобба. — Ты думаешь успеть это сделать за несколько минут?
— Минут? — не понял Пустой, — Думаю, что времени у нас побольше. Ну ладно. Расскажи мне, что тут произошло. Меня интересует мой отец.
— Хорошо. — Кобба вышел вперед, положил пулемет на камень, закрыл на несколько мгновений глаза, потом развел руки в стороны и торжественно начал: — До окончания нашей работы оставался всего один день. Рано утром великий мастер произнес молитву богу аху, призывая помочь его детям вырваться из плена пространства, и мы начали. Восемьдесят подмастерьев, сорок посвященных, десять
Все шло так, как и должно было идти. Сначала, как и было рассчитано, на крепость опустился холод. Стены ее покрылись инеем. Облака пара поднимались к потолку от нашего дыхания. Затем машина запела. Стены Бирту заколыхались и исчезли. Но колонны стояли, и машина работала! Нам показалось, что время остановилось в почтении перед гением мастеров аху. Вдруг мы увидели страшных воинов, которые стояли вокруг нас кругом. Вы знаете, о чем я говорю: это были Тарану. Их было множество. Они оставались видениями, но я забеспокоился: вдруг что-то идет не так? И когда наверху что-то заскрежетало, я в этом уверился. Великий мастер что-то кричал мне, но я не мог его услышать — его голос словно таял, даже машины не стало слышно. И тут я увидел Мота. Содда, один из мастеров в облике аборигена Мота, или кто-то, притворившийся Соддой, твой отец, механик, покинул свое место. Он шел к вратам. Я закричал великому мастеру об этом, затем замахал руками, он обернулся — и все понял. Ворота были закрыты, только машина могла их открыть — машина, которая должна была подарить аху пространство. Но в это мгновение, когда ее работа была прервана в самом начале, ворота были просто пустышкой. Вы можете их обойти со всех сторон: они никуда не ведут. К тому же они были закрыты на ключ, который был только у великого мастера. Мы все замерли. И тут Мот открыл ворота. Он как-то сумел открыть ворота. По-настоящему! Несмотря на то что машина уже была повреждена, и повреждена, скорее всего, им! Он открыл ворота, вспыхнувшие по периметру пламенем, и шагнул через пламя в какое-то месиво, туман, во что-то вроде этих самых пленок. Он оказался врагом. Я стрелял в него, и даже, кажется, попал, но это не причинило ему никакого вреда. Он был слугой нечисти, потому что сразу после этого один из подмастерьев обратился в Тарану. И началась резня. Огонь на воротах начал тускнеть, но я успел увидеть, что великий мастер вместе с остальными мастерами рванулся за Мотом в ворота. Это все. Я не знаю, как я спасся. Когда я пришел в себя, вокруг были одни трупы. Я обошел ворота со всех сторон: они опять обратились в пустышку. Я вышел наружу и не узнал Разгона. Вокруг творилось что-то невообразимое. Липкая паутина падала с неба и залепляла все. Трудно было даже дышать. Я пошел куда-то, куда вели меня ноги. Не помню, сколько времени я шел и как попал к светлым.
— Странно, — проговорил Пустой, — А ведь после девятой пленки должен был вспомнить.
— Тут были трупы, — кивнул Рени-Ка. — Но мало. Когда пленки только устанавливались, всякая нарождающаяся мерзость бродила везде. И мы застали только следы пиршества. Убрали все, конечно. Пытались изучать эти… часы, но все безрезультатно.
— Мы боялись, что, если ее тронуть, эта машина довершит ужасное дело, — подала голос Яни-Ра, — Кобба лгал тебе, механик, не во всем, но лгал.
— Я знаю, — кивнул Пустой и пошел вперед. Медленно зашагал вперед, не обращая внимания на Коббу с пулеметом у ног. Его шаги отдавались под потолком гулким эхом, и Коркин вздрагивал при каждом звуке. Скорняку казалось, что еще немного — и все, о чем говорил Кобба, повторится. Пустой дошел до ворот, обошел их со всех сторон, покачал головой, вытащил из кармана тонкую отвертку, загнул ее кончик, вставив его в замочную скважину, поковырял там и со скрипом распахнул створки.
— А замок-то простенький, — крикнул спутникам. — Тут и ключ был не нужен. Достаточно гвоздя!
— Ты дурак, Пустой, — засмеялся Кобба, — Оглянись. Ты ничего не открыл. Ты не Мот, кем бы он ни был. За твоими открытыми воротами то же самое, что и перед ними.
— Я не дурак, Кобба, — усмехнулся, прикрывая ворота, Пустой, — Я — механик. И вот как механик, который должен уважать точность, скажу тебе, что ты солгал мне. И солгал не один раз. Но вернемся к деталям. Ты назвал себя создателем этой машины, но, следуя твоему рассказу, получается, что великий мастер, чей меч и амулет я храню, отправился за Мотом, забрав за собой всех мастеров. Мне отчего-то кажется, что Мот именно этого и хотел. Я пока не знаю, что сделал Мот с машиной, но, если бы ты был ее создателем, ты бы починил ее!