Ничего личного
Шрифт:
А потом Белинда представила, как Морганы ложатся в одну постель… и тут Лу Фонтейн пригласила всех к столу.
Лу Фонтейн на правах хозяйки восседала во главе стола. По правую руку от нее грозной совой нахохлилась миссис Блэквуд, настороженно и неприязненно озиравшая стол, рядом с ней сидел, по всей видимости, ее муж и король грузоперевозок по совместительству. Молодящийся толстяк с бабьим вялым лицом и пухлыми ручками, унизанными бриллиантовыми перстнями, уныло рассматривал карту вин. Мэтью суфлером зашелестел над ухом Белинды…
Армстронг. Тот самый, который проиграл
Дальше сидели Морганы, — то есть сам Морган сидел, а красотка Лора непрестанно вертелась, рассыпая вокруг ослепительные улыбки и уже практически освободившись от золотого лифа платья…
Джейк Строу с секретаршей. Оба мрачные и несимпатичные, почему-то очень похожие друг на друга.
Тед Тернер — его Белинда действительно узнала сама, без всякого труда. С ним рядом — одна из телеведущих его новостного канала, профессионально красивая, но с тревожным взглядом. Видимо, кастинг на поездку был суров…
Гилмор с супругой, нефть.
Рэй Бэнкс со спутницей, биржевые спекуляции.
Гай Риано, музыкальный продюсер МТВ, с ним… видимо, юное дарование.
Доллис Дженеро с мужем, косметическая империя…
Жаль, что нет Джоша, подумала Белинда. Он наверняка бы оживил этот стол.
Впрочем, некоторая натянутость искупалась с лихвой прекрасным меню первого совместного ланча, переходящего в ужин. Белинда с робким изумлением смотрела, как лакеи в ковбойских костюмах вносят и ставят на стол блюда с жареными тетеревами, кабанью голову с яблоком в зубах, запеченных целиком поросят и фазанов, рыбу, икру, громадные салатницы… Все громче звенел хрусталь, невнятный монотонный гул приглушенных голосов усилился, превратился в рокот, посреди которого уже можно было различить визгливый голос Сары Блэквуд, жизнерадостное хихиканье Лоры, плаксивый — Армстронга…
Сосед слева (владелец самой крупной на юге сети игровых автоматов), Сирил Файнс, громко икнул, налил себе полный бокал виски — уже третий за вечер — и неожиданно склонился к самому плечу Белинды.
— У вас хорошая кожа, детка. И я люблю женщин с большой грудью. Все эти стиральные доски…
Белинда окаменела. Вот тебе и высшее общество! Подобной сальности можно было бы ожидать в каком-нибудь баре, где собираются дальнобойщики, но здесь…
Она слегка отодвинулась от неприятного соседа, но тот не на шутку вознамерился завязать разговор.
— Понятия не имею насчет всех этих салонов и балов, но французские штучки люблю. Кстати, мисс, как вы относитесь к кунни-лингусу?
Белинда вспыхнула, сжала в кулаке салфетку. В этот момент позади нее раздался спокойный голос Мэтью Карлайла, прямо-таки источавший арктический холод.
— Сирил, дружище, а как ты относишься к почкам по-бургундски?
— Эт-то что еще за хрень?
— Это очень просто. Берется боров средней упитанности… вроде тебя, после чего ему отбиваются почки. Напрочь. Ну, как?
Неожиданно Файнс осклабился и вскинул руки в шутливом жесте.
— Приношу свои искренние извинения. Надрался. Позволил лишнего.
Белинда коротко и благодарно взглянула на Мэтью, он ответил ей спокойным и ласковым взглядом, от которого потеплело на сердце.
После ужина долго решали, уходить ли мужчинам в курительную, но сошлись на том, что сигары можно курить и здесь. Желающим принесли кофе. Белинда воспользовалась возможностью удрать от Сирила Файнса и отошла к окну. Мэтью о чем-то вполголоса разговаривал с Тернером, изредка бросая на нее чуть рассеянный взгляд.
Неожиданно накатила усталость. Она на ногах, уже без малого двадцать часов, да еще столько событий… Белинда украдкой потерла слипающиеся глаза. Неожиданно рядом с ней на диван присела Лу Фонтейн. Выглядела она тоже очень уставшей и разом постаревшей.
— Фу, наконец-то дело к ночи. Я совершенно измотана, по правде сказать. С каждым годом мне все это дается труднее и труднее.
— Немудрено, миссис Фонтейн…
— Зовите меня просто Лу. От «миссис» совсем не остается сил.
— Хорошо… Лу. Я поражена тем, сколько вы делаете. Столько народу собрать, разместить, выслушать каждого, быть гостеприимной со всеми…
— Ха! Прибавьте сюда то, что половину из присутствующих я терпеть не могу, а вторая половина терпеть не может меня! Как странно, моя дорогая… мне с вами очень легко разговаривать. Почему-то кажется, что вы не таите камень за пазухой. У вас хорошие глаза. И косметикой вы не пользуетесь…
Белинда не удержалась от улыбки.
— Это тоже о чем-то говорит?
Лу с некоторым возмущением взглянула на нее.
— Конечно! Мужчины любят называть женскую косметику «боевой раскраской». На самом деле это маскировка. Всем нам есть что скрывать. Годы, болезни, неудачные замужества, несчастливые семьи… Вчерашние слезы, некстати начавшиеся месячные — мало ли что. Мы садимся перед зеркалом и — раз-два! — рисуем себе новую судьбу. Ясные глазки, тонкий носик, пухлые губки. Красоту и здоровье, счастье без конца, победную поступь…
— Почему в ваших словах столько горечи?
— Потому, что мне шестьдесят, дорогая. И я прекрасно знаю, что все эти женщины видят в зеркале по вечерам, когда смывают яркий макияж.
— Наверное, то же, что и всегда?
— Вы — счастливица, если ни разу не задумывались об этом. На самом деле по вечерам в зеркале видишь циферблат вместо лица. И на этом циферблате неумолимые цифры. То, что тебе осталось.
Лу задумчиво отпила из высокого бокала, потом с горечью тряхнула подсиненными волосами.
— В детстве ты всегда — не один. Ты последний в ряду. Перед тобой еще родители, братья и сестры, бабушки, дедушки, уйма старых родственников… Порой они тебя страшно раздражают, ты мечтаешь жить своей жизнью, подгоняешь время. И оно идет… идет.
— Лу, не надо…
— А ты все торопишься, все бежишь — и вдруг оглядываешься: никого. Ты — одна. Все ушли, и теперь ты наконец-то первая… Одиночество — вот что отражается по вечерам в наших зеркалах, Белинда.
Белинда осторожно взяла пожилую женщину за тонкое холодное запястье.