Ничейный час
Шрифт:
Язык Ночных почти не отличался от языка Дня, хотя оба рода людей давно уже жили обособленно. Вирранду язык Ночных казался немного устаревшим, что ли, но вполне понятным. Ну, и небольшой акцент присутствовал — Ночные слегка растягивали гласные. Вирранд не был особо ученым человеком, но немного знал о том, как учат бардов, о старинном языке, который сохранился еще со времен до Камня, о совсем древних преданиях, в которых слова вроде были понятны, но смысл их, похоже, был иным, чем сейчас. Онде, наверное, было легче, но и Вирранд уже привыкал к говору Ночных.
— Сейчас ты начнешь травить про гигантских
— Если бы одни пиявки. Там хватает… всякого. Эти Болота уходят до самой Стены, говорят.
— Как и Пустыня.
— Или Море.
Вирранд перевел коня через подземную речку и остановился на другом берегу — плоском, из желтой глины, смешанной со щебнем. Вода помутнела, по течению плыли куда-то в темноту желтые клубы мелкой мути. Старший отряда, спокойный и молчаливый Хантейя — бледный, как все Ночные, черноволосый и скуластый, остроносый и бровастый, сказал, наконец:
— Здесь безопасно.
"Как ребенка успокаивает". Вирранд усмехнулся краем рта и ничего не ответил.
— Безопаснее, чем если идти поверху, — закончил фразу Хантейя. — Под землей власть короля, а он держится Правды.
"Посмотрим. Если так, то Деанте легче будет добраться до столицы".
Река словно отрезала его окончательно от Дня. Впереди была Ночь.
Сколько прошло дней — Вирранд не считал. Время перестало существовать, когда исчезла смена дня и ночи. Кони Ночных шли спокойно, видимо, подземные пути им были привычны. Конь Вирранда, Шелковник, нервничал, но присутствие хозяина пока успокаивало его. Глаза коня давно были закрыты шорами, и шел он исключительно повинуясь Вирранду.
Потолок пещеры вскоре стал ниже, стены сдвинулись, пол стал ровнее, и Вирранд понял, что они вступили в рукотворные туннели. Когда он спросил Хантейю, кто построил эти туннели, тот ответил:
— Не знаю. Они очень старые. И мы так не строим. Может, боги.
И большего от него Вирранд не дождался. Стены были гладкими, камни были словно сплавлены. Маллен рассказывал, что в гнездах стрекотунов есть такие ходы — совсем гладкие, но стрекотуны склеивают слюной песок, и он становится ровным как стекло. А в древних логовах драконов камни оплавлены. Может, драконы?
Вирранд поежился. Хорошо, что их почти не осталось. Правда, кто знает, времена сейчас дикие, все может быть.
Они ночевали — или дневали? — в больших нишах, словно нарочно сделанных для отдыха. В них имелись очаги, запас угля, и везде был источник воды. Они ехали мимо арок, открывавшихся в непонятную пустоту, по краю обрывающихся в бездну пропастей, мимо уходящих куда-то каменных лестниц и гладких пандусов. Подземелья были полны звуков. Спутники Вирранда были спокойны, постепенно и Вирранд привык к вечному голосу пещер. Но иногда привычную ткань звуков глубины нарушало нечто иное, и тогда Ночные останавливались или ехали медленнее, от отряда отделялся маг и пара воинов, и уходили вперед или в сторону, откуда шел звук. Несколько раз Хатейя приказывал двигаться с чрезвычайной осторожностью. Маг, видимо, заговаривал лошадей, затем им заматывали тряпьем копыта, и животные шли очень-очень тихо.
Два иди три раза гулкое пещерное эхо приносило человеческие голоса, искаженные настолько, что невозможно было понять, откуда идет звук и что
Порой вдруг ощущалось движение воздуха и откуда-то приходили странные запахи — порой отвратительные и вызывающие невольный страх. А один раз, когда туннель некоторое время спускался вниз — Вирранду казалось, что спуск этот бесконечен — на него внезапно, как приступ тошноты, накатило непонятное. Странная слабость. Как в детстве, от внезапного страха, тошнота, пронизывающий холод и бессилие. И шепот, чужой шепот в голове. Вирранд вцепился в гриву коня, одурев и валясь вниз.
Когда он снова начал соображать, ему было худо как после перепоя. Холодная желчь подступала к горлу, голова болела и кружилась, его всего трясло. Они остановились, двое спешенных Ночных поддерживали его. Ночные тоже не очень хорошо выглядели, но все равно куда лучше него. Кони были спокойны — маг поработал хорошо.
— Выпей, господин, — говорил участливо коренастый, тот самый, что рассказывал тогда про пиявки и болота, Тагера звали его, как успел усвоить Вирранд. — Бездна шепчет. Вам. Дневным, непривычно, а мы что, мы у Провала с юности стоим. Ты, господин, еще хорошо держишься.
Вирранд, не отвечая, присосался к фляге — пить хотелось жутко. Питье явно было наговоренным, потому как полегчало очень быстро.
— Бездна шепчет, — морщась, проговорил Хантейя. — Провал близко.
Маг, молодой человек с широким лицом и жесткими, торчащими в стороны черными волосами, ничего не говорил. Он просто посмотрел на Вирранда, пожевал губами, и снова поехал вперед вместе с двумя воинами.
Наконец, через много часов, или дней, или недель бесконечной тьмы, когда Вирранд уже почти забыл, что есть еще какой-то мир, кроме мира темноты, холода, странных звков пещер и подземелий, и даже что-то начал видеть во мраке, их встретил дозор Ночных. Через несколько часов они проехали заставы, и Хантейя с видимым облегчением сказал:
— Ты в Холмах, господин. И моя голова останется при мне.
Это был один из малых Холмов, чьи хозяева были прямыми вассалами королевского дома Полной Луны. Гонцы в Королевский холм были отправлены сразу же, и хозяин — пожилой и худой, с длинным лицом — сказал, что не пройдет и пяти дней, как прибудет почетная свита, а пока он будет рад принять у себя гостя.
Радушие Ночных казалось Вирранду скорее холодной вежливостью. Но они вообще были сдержаннее Дневных, не поймешь, о чем думают.
Хозяин, высокородный Ирэйя Эрвинельт, был вдовец. Есть ли у него сыновья или дочери — об этом Вирранд не спрашивал, а хозяин не считал нужным говорить. Хотя они и встречались за ранней и поздней трапезой — хозяин и гость старались приспособиться к распорядку жизни друг друга — но это ничуть не сближало. Хозяин был вежлив и предупредителен, но предпочитал не расспрашивать и сам не говорил лишнего.
Двое пажей — юноши лет пятнадцати — следовали за Виррандом повсюду. Они не спали днем, таскаясь за ним по полупустому холму, зевая, но не сдаваясь. А когда он желал выйти из холма днем — сопровождали его, прикрывая глаза капюшонами. Бедняги.