Ничейный час
Шрифт:
Он стиснул кулаки. Ему казалось, что у него сейчас лопнут глаза от дикого напряжения. Лопнут, и кровь забрызгает белое лебединое платье Сэйдире.
"Да помоги же хоть кто-нибудь!"
Ему казалось, что он проваливается в глухую бездну. Бездну без отклика, бездну без надежды. Шепчущую множеством холодных голосов на грани сознания. Его охватил животный ужас небытия, он таял, распадался на части, и оставался от него только один огромный, отчаянный безмолвный крик о помощи. Чья-то рука возникла перед ним и открылась, и он вцепился в ладонь.
Бездна шептала — но ее голоса не вызывали этой
— Кто ты? — прошептал Ринтэ.
Ты выдержишь, — ответил бесплотный голос. — Если не будешь оглядываться назад. Ты не один.
— Что? Что это значит?
Ответа не было. Он вынырнул из бреда.
Но шепот Бездны уже не убивал его.
***
Вирранд Тианальт медленно и сосредоточенно точил меч. Это успокаивало.
Госпожа Асиль своей волей разрешила королевскому заложнику выбрать себе оружие. Тианальт хотел защищать Холмы. У Закатного холма поселили беженцев-Дневных из Королевской четверти, они могли знать его, Тианальта. И Асиль позволила ему идти. Потому, что это был повод отпустить его и сохранить хотя бы видимость верности мертвому мужу.
Она плакала у себя в покоях, кусала кулаки — и ничего не могла с собой поделать. Пусть идет. Пусть! Он умеет сражаться. Дневные будут повиноваться ему. Пусть идет!
Она не спросила Ринтэ — пусть гневается, пусть.
Вирранд Тианальт медленно точил меч. У него теперь было дело. Он знал, что сможет его выполнить. Он умел.
Когда он явился, вооруженный, в Узорный покой, государь Ринтэ Злой Язык уже был там, и был он бледен, но улыбался.
— Можешь не спрашивать. Я дозволяю.
Вирранд преклонил колено.
— Я бы стал твоим человеком, государь, — сказал он. — Но не могу. Но я могу дать клятву — я буду сражаться за Холмы так, как за свою землю.
Ринтэ кивнул.
— Я буду держать эту землю, пока смогу. Может, это поможет удержать и твою. Иди же.
Вирранд вышел. Оглянулся на пороге — Ринтэ улыбался. Вирранду показалось, что его лицо немного светится в полумраке.
"Каждый человек — ключ. У каждого своя дверь".
И пришла Мертвая волна с заката.
Тианальт не был похож на Эринта. Совершенно не был похож. Асиль Тэриньяль сидела, зажав руки в коленях, в круглой комнате, красной и черной, шелковой и меховой комнате. На низком столике на жаровне стоял кувшинчик с горячим вином, лунным вином, приправленным пряностями, на серебряном подносе лежал белый хлеб. Хлеб из лучшего зерна Холмов, который Дневные называли лунным зерном. Или жемчужным.
Госпожа Асиль была в черном платье тяжелого шелка, расшитом серебряной нитью и мелкими красными и хрустальными бусинками. Накидка была из темно-красной шерсти, широкие рукава оторочены мехом. Она склонила голову, и прямые длинные волосы падали ей на плечи, на руки, на колени.
А Вирранд Тианальт, глядя на нее, почему-то вспоминал ту девочку из малого холма, Тилье с "грызной" лепешкой, и его затопляла странная нежность, от которой на его лице проступала улыбка. Асиль настороженно посмотрела на него.
— Я впомнил девочку, — честно сказал Тианальт. — Девочку из Холмов, которая угостила незнакомого дядьку, Дневного, лепешкой. Она стянула
Асиль тоже улыбнулась.
— Госпожа Асиль, прежде, чем уйду — а я вернусь, я намерен вернуться — я прошу тебя подумать, просто подумать. Я знаю, что с твоим супругом, который погиб, мне не сравниться. Я много о нем слышал и рассказов, и песен. Но я все же прошу тебя — подумай и обо мне. Большего не прошу. Когда вернусь, тогда я еще раз спрошу тебя. А я вернусь. Думай обо мне, госпожа.
Асиль медленно кивнула.
— Я подумаю о тебе, блюститель Юга. Мой сын последовал на охоте за белой ланью. У меня больше никого не осталось. Возвращайся.
МАЙВЭ И ДЕАНТА
— Я не понимаю, — сказал Науринья Прекрасный.
— Чего ты не понимаешь? — отозвался Тэриньяльт, как всегда спокойно. Это раздражало. Науринья обычно с трудом сдерживался от злого крика, но последние несколько недель, после того, как госпожа Майвэ отпустила их всех, а они взяли и не ушли, ему стало легче. Он перестал искать врага. В жажде боя появился смысл. И даже появилась надежда на то, что можно будет жить, и что у него впереди есть что-то лучшее, кроме смерти и крови врага на зубах. И вот тогда он проплакал два бессонных дня. Он оплакивал себя прежнего, который доверял всем и любил всех. Оплакивал себя другого, ненавидяшего любую тень в человеке и потому полного презрения ко всем и лишенного жалости. И оплакивал Диэле и просил у ней прощения. А теперь он успокоился. Если Тэриньяльт не понимает, то его следует пожалеть. Он же не маг, он просто воин и слепец.
— Я не понимаю, почему твари не преследуют нас. Почему мы вообще не видим их всю дорогу.
— Но это же хорошо.
— Для нас здесь и сейчас — да. Но они ведут себя не так, как обычно. Ты ведь ожидал нападений?
— Да.
— И тебя не тревожит, что они ведут себя не так, как надо?
Тэриньяльт пожал плечами. Потом подался к Науринье.
— Не говори так громко, пусть она не слышит, пусть не тревожится.
Науринья посмотрел на Тэриньяльта. Да, он ведь не видит лиц, он видит по-другому, к чему твои взгляды, Науринья? Маг усмехнулся.
— Так ты не ответил.
— Непонятное тревожит меня, как и тебя. Но я не маг, потому предпочитаю не думать о причинах, а разбираться с тем, что есть.
— Воооин, — ядовито протянул Науринья.
— Да. Ты мудр. Ты маг, так поделись своими догадками. Иначе зачем ты со мной заговорил?
Науринья поймал себя на том, что ему стыдно. Ему? Стыдно? Что ж творится-то в мире?
— Я поделюсь, Арнайя.
Тэриньяльт чуть заметно вздрогнул. Науринья никогда не называл его по имени.
— Я поделюсь… Это только мои предположения, я ничего не знаю. Либо Жадному не до нас, тогда, значит, где-то свершается что-то куда более важное и страшное, и наш поход так, пустяк. Ничего не решает. Либо она… госпожа Майвэ, то есть.
— Что?
— Либо в ней, в госпоже Майвэ есть нечто, что не дает тварям приблизиться к ней и ее людям. Не королевская благость, она же не королева… Арнайя, когда она тогда вышла к нам и отпустила, у меня дрожь прошла по спине. Она была иная.
— Я видел.