Ничто человеческое...
Шрифт:
Тогда-то и окрепло у меня желание написать, построить книгу «Ничто человеческое…». Но перед тем как рассказать об этом давнем моем замысле, остановлюсь на одном вопросе, который мне задали на читательской конференции. Вопрос был такой: «Чем объяснить (или „Как вам удается“, не помню уже точно), что после судебных очерков вы пишете о красоте человеческой души. Не тяжело ли вам совмещать вещи, столь несовместимые в голове и сердце?»
Этот вопрос — не успел я дочитать записку до конца — показался мне настолько интересным и содержательным, что я… почти не нашел, что на него ответить. А тут надо было рассказывать о вещах, которые я для себя самого уяснил не полностью.
Помню, я говорил, что, написав судебный очерк, испытываю ощущение, похожее, видимо, на ощущения человека, находившегося
Я ответил, что после работы над судебными очерками испытываю нечто вроде кислородного голодания — острую тоску по чистому воздуху, чистым человеческим душам. И эту тоску утоляет общение с теми, о ком я потом пишу очерки, называемые на нашем журналистском языке «положительными».
К этому наивному ответу на совсем не наивный вопрос я мог бы сегодня добавить немало. В сущности, вся эта большая книга, хотя в ней лишь два судебных очерка и десятки хороших людей, с их чувствами, мыслями, письмами, с их неохватным человеческим богатством, — вся эта книга, наверное, развернутый ответ на тот вопрос из зала.
Я отбирал для этой книги из писем и встреч то, что имеет самое непосредственное отношение к нравственной стороне социальных и человеческих сфер бытия, потому что сегодня это вызывает особенный интерес не только у отдельных, остро думающих читателей, но и у всего нашего общества. Один из таких читателей, характеризуя нынешний период в развитии советского общества, назвал его «этическим», в отличие от минувших периодов — «романтически-революционного», «героически-военного», «социально-экономического»… Разумеется, подобное деление весьма условно и по-детски наивно, но речь-то ведь не о научной классификации, а об ощущении времени, субъективном, но улавливающем какие-то интересные тенденции…
Все стороны и сферы сегодняшней нашей жизни говорят о большом и сосредоточенном внимании общества к морали.
«Ученые мужи» защищают кандидатские и докторские диссертации, посвященные тем или иным граням марксистско-ленинской этики. Уроки этики введены с недавнего времени во многих школах. Пока введены факультативно, но поток желающих их посещать настолько велик (о чем писала не раз «Комсомолка»), что не исключено: в ближайшем будущем уроки этики станут в один ряд с уроками математики, русского языка, биологии… О чем бы ни говорили сегодня люди — на читательских конференциях, на родительских собраниях, во время дружеских встреч, — их мысли неизменно возвращаются к этическим граням бытия общества и личности, «вращаются» вокруг нравственной темы, которая стала самой сегодняшней, самой актуальной, волнующей всех без исключения — от академиков до первоклассников.
Вот поэтому я и решил сузить тему моей книги, ограничив ее мыслями, соображениями, полемическими заметками на морально-этические темы.
Я говорю «сузить» серьезно и без иронии — несмотря на громадность и актуальность сужаемого вопроса, — потому что жизнь все же шире и разнообразнее даже этой темы и в книге, называющейся «Ничто человеческое…», наверное, можно было рассказать не только об этической стороне человеческого существования. И этих иных сторон я тоже буду касаться, но, опережая развитие нашего повествования, скажу, что, касаясь их, например рассказывая об отношении к делу, к работе, я и тут постараюсь обнаружить явственные этические аспекты.
Философский словарь определяет мораль как форму общественного сознания, совокупность норм, которыми люди руководствуются в повседневной жизни, шкалу оценок поступков и побуждений, как понятия о добре и зле, долге, справедливости и несправедливости, чести и бесчестии.
В последнее время появилось немало содержательных книг, в которых философы-марксисты исследуют мораль как форму общественного сознания и показывают новизну нравственных отношений в социалистическом обществе, — обществе, где, но определению основоположников марксизма, «самобытное и свободное развитие индивидов перестает быть фразой», а гуманизм выступает не как возвышенное чаяние, а как реальная сила.
Но я пишу не теоретическое исследование,
Ну вот, незаметно для себя самого я уже начал рассказывать о структуре книги, которая перед вами. В нее войдут очерки, статьи на морально-этические темы, публиковавшиеся в последние годы в периодической печати, и самое интересное из читательской почты, которую они вызвали.
Конечно, часто читатели пишут и независимо от тех или иных выступлений, и это, пожалуй, самые интересные письма, несмотря на их кажущуюся «размытость», неопределенность. Вот два из них, полученных недавно, в один день. Первое — из города Солигорска от десятиклассницы Ирины Пустоход. Она в первых же строках извиняется за «эгоизм», за то, что пишет о себе, и объясняет, как она на это решилась:
«Я только что вернулась из школы, сегодня ребята писали обо мне — у нас такая анкета. Написали, конечно, не все, но если бы вы почувствовали, как подействовало это все на меня. Я затеяла эту анкету потому, что мне кажется, это необходимо для десятиклассника. Писали разное, было и хорошее. Нет, я не буду вам писать об анкете, зачем я о ней заговорила?
Наверное, потому, что она снова, еще сильнее, чем раньше, затронула все мои наболевшие вопросы. Я надеюсь, что вы, получив это письмо, ответите мне. Ответьте, пожалуйста, если вам хочется мне помочь. Я понимаю, что подобных мне тысячи, но что поделаешь, если так мучительно не понимать. Может, готовых рецептов нет, но ведь что-то есть!
Я, наверное, сейчас у того рубежа, когда самое время задавать себе вопросы: „Зачем?“, „Как?“, „Для чего?“. Но ведь не все задают их себе — вот что страшно. Что же делать? Как донести до человека, который не хочет думать, все, что понимаешь сам?
Нас с Галей (это моя подруга) многие не понимают в классе. Конечно, они в этом не виноваты, но что делать, чтобы нас понимали, чтобы наши вопросы стали вопросами для всех?
Может, я не могу видеть в человеке чего-то самого существенного. Но ведь каждый человек интересен, в каждом человеке скрыто стремление к совершенству, вы об этом писали в ваших книгах. Я хочу помогать людям стать лучше, красивее. Но что нужно для этого делать — не понимаю, научите.
Поняли вы что-нибудь из моего письма? Мне хочется, чтобы вам захотелось написать мне и помочь. Перечитывать не буду».
Второе письмо — из города Черкассы от Маргариты Семеновны Домбровской.
«Только что закончила чтение вашей книги „Бессмертны ли злые волшебники“. Она меня заинтересовала, потому что всю жизнь меня интересуют люди, их мысли и чувства, их отношения к окружающим.
Многие, даже родственники, не понимают, почему я так легко и быстро сближаюсь с людьми, переписываюсь с ними, они относятся к этому с иронией. Конечно, я сближаюсь не со всеми, а только с теми, которые по душе. Узнать человека, подружиться с ним, помочь ему стать лучше, — какая радость!
Мучает меня совесть, что я не съездила вовремя к моим старым подругам, когда они были больны. Все что-то мешало. Получила известие о том, что их уже нет, и мучаюсь до сих пор. Но не возвратить утерянного. Мне уже много лет. Восьмой десяток разменяла уже пять лет тому назад…»
Когда я дошел до этой строки, меня будто ударило током. Я-то думал, что и это второе письмо написано если не десятиклассницей, то женщиной совсем не старой, а оказывается, автору-то семьдесят пять!
Семьдесят пять! И такой интерес к жизни, к человеку, такая радость оттого, что узнаешь и человека, и жизнь все полнее.
«Людей любила и люблю. Работала пятьдесят лет в школе с малышами. Книги Андерсена очень мне помогали в воспитании…
Сейчас я неодинока. Живу в семье сына, есть внуки. Хотелось бы, чтобы они чаще читали хорошие вещи, может быть, добрее станут если не ко мне, то друг к другу и к окружающим их людям.
Спасибо вам, что заставили меня еще раз подумать о человеке. Были и в нашей семье злые волшебники, но человечность их победила…»