НИЧЬЯ СИЛА
Шрифт:
– Что это?
– Самый обычный двадцатилетний арманьяк. А вот фляжка похитрее. Ее может открыть только Иной, – Эдгар усмехнулся. – Безделушка, в общем-то. Какой-то древний маг все свои бутылки так зачаровывал, чтобы слуги не воровали. Если твой приятель сумеет ее открыть – то он Иной.
– Не чувствую никакой магии… – крутя фляжку в руках сказал я.
– О чем и речь, – довольно произнес Эдгар. – Простая и надежная проверка.
Я кивнул.
– А это просто закуска, – Эдгар достал из внутреннего кармана плаща треугольный батончик “Таблерона”. –
– Спальный вагон, второе купе.
– Мы присмотрим, – пообещал Эдгар. Привстал, выключил свет в купе. Скомандовал: – Костя, под одеяло, мы уже спим!
Так что через пару секунд, когда я вышел в коридор с коньяком и шоколадкой, мои спутники и впрямь мирно лежали под одеялами.
Впрочем… Лас деликатно не заглядывал в приоткрытую дверь – видно и впрямь, заблуждался насчет пола коих друзей.
– Коньячок? – поглядывая на фляжку в моих руках спросил Лас.
– Лучше. Двадцатилетний арманьяк.
– Уважаю, – согласился Лас. – А то иные и слова-то такого не знают.
– Иные? – уточнил я, двигаясь вслед за Ласом в соседний вагон. – Угу. Серьезные вроде люди, миллионами ворочают, а кроме “Белой лошади” и “Наполеона” ничего в алкогольной культуре не знают. Меня всегда потрясала узость кругозора политико-экономической элиты. Ну почему символом преуспевания у нас стал шестисотый мерседес? Говоришь с серьезным, умным человеком, а тот вдруг гордо вставляет: “мерс у меня побили, пришлось неделю на пятисотом ездить”! И в глазах у него – и смирение аскета, снизошедшего до пятисотого, и гордость владельца шестисотого! Я раньше думал, что пока новые русские не пересядут на подобающие VIP “Бентли” и “Ягуары”, ничего хорошего в стране не будет. Так ведь пересели – и никаких изменений! Красные пиджаки все равно просвечивают из-под рубашек от Версаче… Тоже, кстати… нашли, тьфу, культового модельера.,.
Я вошел вслед за Ласом в уютное купе спального вагона. Здесь было всего две полки, маленький угловой столик, скрывающий под столешницей треугольную раковину, маленький откидной стульчик.
– Простора, честно говоря, меньше чем в обычном купе, – заметил я.
– Ага. Зато кондиционер работает. Ну и раковина… вещь полезная во многих жизненных обстоятельствах…
Вытянув из-под полки алюминиевый чемодан, Лас принялся в нем рыться. Через мгновение на столике появилась литровая пластиковая бутылка. Я взял ее, посмотрел на этикетку. И впрямь – кумыс. – Думал, шучу? – ухмыльнулся мой “сосед”. – Очень правильный напиток. Таким будешь торговать?
– Да, именно таким, – брякнул я.
– Таким не получается, это киргизский. Тебе вообще надо было в Уфу ехать. И ближе, и с таможней никаких проблем. Они там и кумыс делают, и “Бузу”. Пробовал “Бузу”? Это смесь кумыса с овсяным киселем. Гадость – страшная! Но с похмелья реанимирует мгновенно.
На столике тем временем появилась колбаска, карбонат, нарезанный хлеб, литровая бутылка французского коньяка незнакомой мне марки “Folignac”, бутылка французской же минералки “Эвиан”.
Я сглотнул и добавил к снеди свое небольшие подношение.
– Давай, вначале арманьяк попробуем.
– Давай, – доставая пластиковые стаканчики для воды и две мельхиоровые рюмочки для коньяка согласился Лас.
– Открывай.
– Твой арманьяк, тебе и открывать, – небрежно парировал Лас.
Определенно, что-то туг было нечисто!
– Давай лучше ты, – брякнул я. – У меня никогда не получается ровно налить.
Лас посмотрел на меня как на идиота. Сказал:
– А у тебя серьезный подход. Часто на троих соображаешь?
Но фляжку все-таки взял и начал откручивать колпачок. Я ждал.
Лас пыхтел, морщился. Перестал откручивать и внимательно осмотрел крышечку. Пробормотал:
– Присохла, похоже…
Бот тебе и замаскированный Иной!
– Давай, – сказал я.
– Нет, подожди, – возмутился Лас. – Это что, такая высокая сахаристость? Сейчас…
Задрав подол футболки, он схватился за крышку и, напрягая все жилы, крутанул. Азартно произнес:
– Пошла-пошла!
Раздался хруст.
– Пошла… – неуверенно продолжил Лас. – ОЙ…
Он смущенно протянул ко мне руки. В одной была стеклянная фляжка. В другой – крышечка, плотно навернутая на обломанное горлышко.
– Извини… блин…
Но уже через мгновение во взгляде Ласа мелькнуло что-то вроде гордости:
– Ну и силища у меня! Никогда бы не подумал… Я молчал, представляя себе лицо Эдгара, лишившегося полезного артефакта.
– Ценная вещь, да? – виновато спросил Лас. – Антикварная фляжка, да?
– Ерунда, – пробормотал я. – Арманьяк жалко. Туда же стекло попало.
– Это ничего, – бодро сказал Лас. Снова нырнул в чемодан, оставив изувеченную фляжку на столе. Достал носовой платок, демонстративно сорвал с него наклейку: – Чистый. Ни разу не стиранный. И не китайский, а чешский, так что пневмонии можно не бояться!
Сложив платок в два раза он обмотал им горлышко и невозмутимо разлил арманьяк по рюмкам. Поднял свою:
– За проезд!
– За проезд, – согласился я.
Арманьяк был мягкий, душистым и сладковатым, будто теплый виноградный сок. Он пился легко, не вызывая даже мысли о закуске, и уже где-то глубоко внутри взрывался – гуманно и высокоточно, на зависть любым американским ракетам.
– Замечательная вещь, – согласился Лас, выдыхая. – Но я же говорю – высокая сахаристость! Мне чем армянские коньяки нравятся – у них сахар выработан до минимума, зато все вкусовая гамма сохранена… Давай по второй.
Вторая порция разлилась по рюмкам. Лас выжидающе посмотрел на меня.
– За здоровье? – неуверенно предложил я.
– За здоровье, – согласился Лас. Выпил, занюхал платком. Посмотрел в окно, вздрогнул, пробормотал: – Ничего себе… как забирает.
– Что такое?
– Не поверишь – показалось, что мимо вагона пролетела летучая мышь! – воскликнул Лас. – Огромная, с овчарку размером. Бр-р-р…
Я подумал, что стоит высказать Косте пару ласковых слов. Вслух же пошутил:
– Это не мышь. Это, наверное, белочка.