Нигредо. Книга II
Шрифт:
Эрвин осторожно провел по ней пальцами, надеясь, что кожа обретет чувствительность, но не ощущал ничего, кроме бесконечной пульсирующей боли. Страх, пришедший вслед за этим, теперь был гораздо сильнее. Эрвин смахнул заливающий глаза пот, тяжело выдохнул через сжатые зубы и огляделся по сторонам.
Прямо напротив него, за паутиной расколотого ветрового стекла, выступая из синей ночной темноте, издевательски рассыпая редкие искры, через неравные промежутки времени, виднелся покосившийся фонарный столб. Он выходил точно из середины пробитого бампера, кренился вперед, открывая хромированный вверх двигателя, напоминавший теперь
Он справился с дрожью, пересилил боль, и попытался сдвинуться с места, стараясь добраться до покореженной от столкновения двери. Кажется, на счастье, ее не заклинило, и он смог распахнуть ее одним ударом ноги, а после привалился плечом, выпадая на холодный, засыпанный стеклянный крошевом бетон. Уж лучше быть здесь, под открытым небом, прямо на земле, чем в том железном гробу. Он со стоном перекатился на спину, прижал больную руку к груди, и замер.
Безоблачный хрустальный свод наблюдал за ним с безразличием и тоской. Мертвая луна, похожая на чеканную монету, казалось такой огромной, что он мог провести по ней пальцами. Эрвин прошептал проклятие, восстановил дыхание и рывком, сел, опираясь свободной ладонью в пыль позади.
С этого ракурса картина была еще более мрачной. Его старенький мерседес превратился в груду покореженного металла, фонарный столб, словно любопытный зевака, заглядывал внутрь салона, грозя вот-вот рухнуть прямо на крышу. Словно в довершение печального наброска, сзади сиротливо подмигивал аварийный сигнал, придавая машине совсем уж траурный вид. Эрвин потряс головой, не в силах верить и собственным глазам, и собственному счастью – выйти живым, и почти целым, из такой мясорубки, удивительное явление. Ему невероятно повезло.
Но где же полиция, медики, спасатели? Неужели никто не обратил на аварию никакого внимания? Он попытался повернуться, чтобы оглядеться вокруг, но шея отдалась тупой болью. Нужно встать на ноги, убедиться, что на теле нет других серьезных повреждений, а уж потом решать, что делать дальше.
«Не время поддаваться панике, – подсказал внутренний голос, о существовании которого Эрвин уже успел позабыть, – Нужно найти людей, телефон, медиков. Сколько ты будешь еще валяться на земле, вместо того, чтобы действовать?»
Эрвин не ответил, подтянул к себе ноги и с проклятием, попытался встать. Ноги плохо держали его, поэтому пришлось опираться о борт покореженного автомобиля, чтобы не упасть снова. Колено прострелила острая боль, но в сравнении с поврежденной рукой, она казалась мизерной, почти незаметной. Он выдохнул, выпрямился, расправил плечи. Могло быть и хуже. Вон тот острый осколок металла, например, прошедший над водительским креслом, мог так же легко пройти через горло, через рот, или грудь – все зависело только от того, в какую сторону подбросило бы его тело при столкновении с этим проклятым фонарным столбом.
«Фонарный столб, – подумал Эрвин, все еще с трудом соображая, – Фонарный столб, с которым я столкнулся после того, как не справился с управлением. Но, откуда здесь фонарный столб? Откуда фонарный столб
Он повел головой, охватывая взглядом ночную серебристую дорогу, недоверчиво хмыкнул, затем закрыл глаза, подождал несколько мгновений, ожидая, что морок отступит, и посмотрел снова. Картина не изменилась, видение не пропало, и мгла не рассеялась.
Фонарный столб, и в самом деле, торчал прямо из грязного, засыпанного стеклом асфальта, как гнилой зуб, возвышаясь на равном расстоянии между правой и левой обочиной. Старый, проржавевший, внезапный, как смех на похоронах. Кому пришло в голову ставить его здесь – оставалось загадкой. Потом он подумал, что никакого фонаря раньше здесь не было – кто-то вкопал его за секунду до аварии, провел кабели и пустил по проводам электричество. Следующим пришло осознание того, что таких фонарей было множество – он успел увидеть не меньше пары десятков, отставленных друг от друга на разном расстоянии так, что они напоминали кресты на кладбище. Они тянулись рваной полосой прямо из земли, во все стороны, выглядывая то тут, то там, словно грозные часовые, наблюдавшие за чужаком. Но даже не это потрясло и испугало его. Гораздо удивительнее и страшнее было то, что возле каждого столба виднелись покореженные разбитые машины – опели, мерседесы, форды, превращенные в горы металлолома.
Некоторые из автомобилей все еще продолжали дымиться и тлеть.
Сюрреалистичная картина, но сейчас ему было не до нее.
Тошнотворные святоши, со своими программами, пытаются зомбировать людей? А вот не угадали! Если Бог или судьба хотели его смерти, то крупно просчитались! Оставить смерть с носом – это нужно постараться!
– Но я-то жив! – ликующе выдохнул Эрвин, – Я – то жив!
К черту предсказанное и предначертанное. Он должен был погибнуть во время удара – а на деле, почти цел, если не считать перелома и пары ссадин! К черту судьбу, к черту фатум! Второе рождение – это не шутки! Если его уж и это не взяло…
Он взмахнул здоровой рукой, сложив пальцы в неприличный жест, и яростно ткнул им в ночное суровое небо.
– Я жив, понял, Бог? – проорал Эрвин, никогда не отличающийся слишком религиозным взглядом на мир, – Я жив! Жив!
Бог не ответил.
Машина Эрвина взорвалась шестью секундами позже. Без всякой причины. Просто так. Вторую половину его черепа, начисто срезанную острым куском металла, отлетевшим от удара взрывной волны, найдут только ближе к завтрашнему вечеру.
Часть 3. Чернильные истории
Глава 1. Восемь свечей в механической комнате
1.
Приглашение пришло еще утром, но Лоренц заметил его только сейчас. Индикатор новых писем ненавязчиво подмигнул ему с экрана компьютера, когда он искал спички, благополучно завалившиеся за стол. Подумаешь – очередное извещение или метеорологическая сводка. Или, что еще хуже – целый сборник нелепых новостей. Скорее всего, ничего важного. Николь всегда может позвонить на телефон, а сотрудники «МолоХа» и вовсе ограничиваются личными визитами. Найти человека в его номере куда проще, чем ждать, пока он поднимет трубку. В такой ливень, как в Вальдеварте, нос на улицу не высунешь, не говоря уже о затяжных прогулках.