Ник и другие я
Шрифт:
– Боишься, что все раструбят, что я твоя любовница?
– Анна, у писак нет совести, только сенсации. Я постараюсь принять удар на себя, но…
– Я сегодня в полдень забираю документы о разводе из мэрии.
– Анна…
– А мэрия работает до шести. Если тебе было так противно увидеть в газетах про любовницу… Можешь увидеть про жену… – Она повернулась к нему и заглянула в глаза: – Сделай хоть что-нибудь, Миге… Пожалуйста… Та девочка не заслужила смерть. Думаешь, легко ей сейчас в реанимационной палате лежать и думать: когда же за ней вновь придут? Придут, чтобы ликвидировать.
–
– Кажется, ты тоже ничего не понял, Мигель. – она вновь отвернулась к окну реанимационного отделения. – Ни я, ни Лин, мы не сдадимся. Мы не отдадим Сэм – и к оркам закон! Ты мог бы все исправить, но ты ничего не понял…
– Я понял тебя, тигренок. Мой маленький любимый тигренок… Учти одно – Эмидайо новый принятый закон касаться не будет. Если я смогу протащить закон о жизни для хомофилов – Эмидайо вне этого закона. Его я уничтожу в любом случае. Хорошо?
Анна повернулась к нему, всматриваясь и пытаясь понять – шутит он или нет?
– Эмидайо? Я думала, ты поставишь условием отсутствие у нас общих детей…
– Я понял – ты сильнее, чем я всегда думал. Ты выдержишь дни в реанимационном отделении. Но Эмидайо – я его лично ликвидирую. Его новый закон не будет касаться.
Он достал из кармана пиджака интер и принялся кому-то звонить:
– Руис, через час устрой пресс-конференцию в больнице святой Лалии – собери всех газетчиков и пригласи телевизионщиков. Скажи, что будет сообщение о хомофиле. О помещении я договорюсь… И встреться с жертвой – нужно его чистосердечное признание о нападении на свидетельницу… Мне плевать, что это сын судьи – не сам же судья. И плевать, что судья – наш союзник. Наш единственный союзник – закон… И саму свидетельницу навести – заплати в два, в три раза больше, но пусть даст показания о нападении. У тебя час. Время пошло. С Расселом я встречусь лично. – Мигель повернулся к Анне и осторожно поцеловал её в щеку: – Прости, но мне надо спешить. И ты заслужила свадьбу по всем правилам. Например, летом.
Анна прищурилась:
– Значит, свадьбы не будет никогда. Вечно ты увиливаешь в последний момент.
– Анна…
– Иди ты, Мигелито…
– Уже пошел – на конференцию.
– Я не туда посылала. – она отвернулась к окну – уже привыкла, что Миге всегда найдет причину отменить свадьбу. Он весьма предсказуем.
Перед тем, как с лязгом открылись двери больничного лифта, Мигель тихо сказал:
– Впрочем… В пять сорок пять у меня будет перерыв на ужин. Ты успеешь в мэрию?
Анна обернулась к нему:
– Я подумаю. Я очень хорошо подумаю, Мигелито.
– Святая кровь, оказаться одному перед брачным алтарем – это жестоко в моем возрасте. – Мигель зашел в лифт, и его двери закрылись. Выслушивать ответ Анны он не собирался.
– Надо было его прибить еще в львином логове, чтобы нервы не мотал, – пробормотала Анна. Но в мэрию она успеет – придет в пять пятьдесят девять, чтобы Мигелю жизнь малиной не казалась.
Глава 33 Воспоминания и сны 2
Сэм искренне не понимала суматохи вокруг неё.
Не
Не понимала, почему парень, которому она вскрыла плечо когтями, всю дорогу рассказывал ей мягким, профессионально утешающим голосом, что все наладится. И держал при этом за руку.
Не понимала, почему её привезли в больницу – зачем лечить, когда все равно ликвидируют – не так, на свободе, а по приговору суда в тюрьме или где у них тут казнят.
Не понимала, зачем её положили на хирургический стол… Она вампир, на ней все заживет – через месяц после плазмы, но заживет.
И уж тем более не понимала, зачем её снова и снова пытались усыпить – наркоз на вампиров действует плохо. Она снова и снова просыпалась и опять погружалась полный красочных видений медикаментозный сон – анестезиологи в больнице были упорные.
Лес. Осеннее, яркое, теплое, но уже низкое солнце. Блики на воде. Он босой сидит на песке и играется ягодами клубники в плетеной корзинке. Перебирает клубнику, ища самую вкусную. Или большую. Или спелую. Или красивую.
Рыжий.
Красивый.
Зеленоглазый – иногда он косится на неё, прячущуюся в кустах, и словно чего-то ждет.
Одетый под поверхностного – белоснежная рубашка с закатанными по локоть рукавами, подвернутые до колен джинсы. Если бы не оркский Парра с его уроком недоверия, можно было бы влюбиться. Только Сэм знала, что это больно. И потому только четкий расчет. И никак не иначе.
Он не выдерживает первым:
– Не узнала?
Узнала. Как не узнать. Он почти не изменился. Если только самую малость.
Она все же вышла к нему на берег. Села рядом, осторожно косясь на корзинку с клубникой – крупной, отборной, сладкой, наверное. Из Запретного сада поди. Папа иногда привозил… И это был праздник.
– Узнала. Ты Клауд. Принц. И ты опоздал – я уже не принцесса.
Он протянул ей корзинку:
– Угощайся. Для тебя вез. Из Запретного сада.
– Кажется, ты ожидал увидеть дитя, раз привез такой подарок.
– А ты не дитя?
– Мне восемнадцать лет.
– Сказать, сколько лет мне?
– Рискнешь?
Он рассмеялся:
– Пожалуй, нет. А то еще запишешь в старики… Ешь… – его пальцы поймали одну из ароматных ягодок и осторожно поднесли ко рту Сэм. – Вкусно.