Ника, Эрн и осколки кружев
Шрифт:
— Поди сюда, красавица, — поманил он её. Только теперь Ника заметила, что песни уже не поются, струны молчат, а бродячие артисты присматриваются к ним с Эрном с подозрением и недоверием. — Я вижу, что в твоей душе откликается моя музыка. Нет в тебе зла, как и жестокости.
— Простите, что вот так прервали вас, — извинилась Моника и шагнула ближе к костру. — Просто мы замёрзли и немного проголодались.
— Погреться пустим, — кивнул старик. — Как не пустить к костру путника в лютую зиму? А вот за провизию заплатить придётся. Спой, сыграй или станцуй, — старик поднялся с небольшого деревянного чурбачка
Моника посмотрела на Эрнарда, но тот сунул руки в карманы тонкого пальто, насупился и попытался сделать вид, что ему не холодно, не голодно и вообще он не при чём. Динстон с Арнаном и Татией еще не достигли привала, а Кайдо будто и вовсе растворился. Наверняка использовал этот свой теневой шаг, которому Ника должна научиться за два дня. Девушка покачала головой, постояла немного, протягивая ладони к костру, а потом решилась.
— Сыграй мне что-нибудь, — обратилась девушка к музыканту, срывая с себя плащ и выходя в центр. — Сыграй так, чтобы самые жестокие сердца отозвались, чтобы даже бесчувственный чурбан рыдал от чувств.
Старик принял вызов, перебрал несколько аккордов, а потом ударил по струнам. Мелодия, что полилась из-под его пальцев, пригвоздила Монику к стылой земле, приморозила от пяток до макушки, а затем разлилась в груди жарким пламенем, расплавляя обиды и горечь, сжигая злость и ярость. Ника закрыла глаза и отдалась этой музыке, что проникала в самую душу, заставляла кровь бежать быстрее. Танец и бой сплелись в движениях девушки: гибкие и плавные изгибы чередовались с резкими прыжками, взмахи ног переходили в волну, затухающую на кончиках пальцев. Кисти рук продолжили движение бёдер, а разметавшиеся волосы обрисовали пируэты, завершая танец и возвращая девушку на стоянку в рилантийских горах.
Моника повела плечами, вдохнула морозный воздух и прогнулась в такт с финальным аккордом. Её волосы касались земли, ладони устремлялись к небу, словно пытались дотянуться до облаков. Выглянувшая луна осветила раскрасневшееся лицо девушки и горящие глаза, в которых больше не было тоски и сомнений. Ника плавно выпрямилась и снова застыла, встретившись взглядом с женихом. Девушка не знала, как давно Арнан наблюдает за её танцем, но это не имело значения — в глубине души Моника надеялась, что он увидит танец и поймёт её чувства.
Всё вдруг стало не важно. Он здесь, рядом. Смотрит на Нику таким взглядом, что каждая клеточка в её теле отзывается и дрожит. Старик-музыкант снова ударил по струнам, и вот Арнан уже держит руку Моники в своей, ведёт в этом безумном танце, заставляет верить, что ещё не всё потеряно, что стена между ними растает и наступит весна. Пусть многое не сказано, ещё больше — надёжно спрятано в сердцах будущих супругов… вместе они сумеют справиться, преодолеют эти преграды, раскроют свои сердца и души. И тогда наконец смогут обрести счастье.
Музыка лилась бальзамом на обнажённые нервы Ники, смазывала ссохшиеся струны в душе и излечивала появившиеся на сердце царапины. Девушка сближалась с Арнаном, отстранялась и кружилась вокруг него, чтобы снова броситься в его объятия. И он ловил её, прижимая к себе с каждым разом всё крепче, опаляя дыханием кожу и даря надежду. А затем вдруг всё резко закончилось: замолчали струны,
— Урок второй, — мрачно произнёс Кайдо, вынул из бока Арнана клинок и обтёр его о пальто мужчины. — Не показывай привязанностей, ибо нет большей уязвимости, чем открытое сердце, полное любви.
— Нет! — закричала Моника, поняв, что наёмник совершил. — Я уже теряла его однажды, больше я этого не допущу!
Она вскинула руки, совсем как в недавнем танце, ощутила разлитую в воздухе магию и принялась собирать её. На удивление, энергия бурлила в пространстве, волнами накатывала на девушку, впитывалась и ластилась, как ручной котёнок. Моника отшвырнула Кайдо в сторону, влила в Арнана столько сил, сколько могла, сложила пальцы в исцеляющую фигуру и снова направила магию на жениха. Она не знала, сколько энергии нужно, чтобы Арнан выжил, чтобы он исцелился и не лежал неподвижно у её ног. В какой-то момент Ника просто перенаправляла магию в мужчину, не замечая ничего вокруг, сконцентрировавшись только на дыхании любимого.
— Довольно, — жёстко одёрнул девушку Динстон, сцепив её руки и отводя их в сторону. — Он жив, всё в порядке, слышишь. Успокойся, приди в себя.
Моника не слушала брата, вырывалась из крепкой хватки и тянулась к Арнану. Громкий хлопок портала отрезвил её и заставил обернуться. На заснеженной стоянке стояли закутанные в плащи фигуры. Щёлкнули антимагические браслеты, которые Ника вдруг обнаружила на своих запястьях. Она заглянула в глаза Динстона и увидела в них холод, пробирающий до костей, но помимо этого девушка успела разобрать во взгляде брата жалость… и затаённую зависть. И только тогда она вспомнила, что Динстон тоже когда-то любил и что он не сумел спасти ту единственную, ставшую для него смыслом жизни.
Глава 10
После полицейского отделения Мисольи столичная жандармерия казалась не настоящей, бутафорской — словно кто-то очень старался, чтобы преступники и случайные посетители поверили, что это действительно жандармерия. Начищенные до блеска полы, окрашенные в серый цвет стены с развешенными ружьями, шпагами и плётками, подтянутые полицейские с суровыми лицами — всё это было показным, не соответствующим реальности. Ну кто в здравом уме станет начищать полы в коридоре? А пыль? Даже плётки казались отмытыми и подвешенными на стены минутой раньше. Полицейские и вовсе не походили на служителей порядка — ленивых, отчаянно борющихся со скукой жандармов.
По выходу из портала Ника обратила внимание на магов, державших эти самые порталы открытыми: несмотря на ошейники, у них были довольные лица и, как ни странно, вполне приличная одежда — ничуть не хуже той, в какой ходят столичные кадарийские франты. И если бы не приказной тон полицейских, девушка поверила бы в то, что эти самые маги вполне добровольно служат на благо общества. Впрочем, сейчас у Моники уже дёргался глаз от странной гнетущей тишины, повисшей после прибытия в столицу и размещения в допросную комнату. Которая, к слову, совершенно не походила на таковую: мягкие диванчики вдоль стен, ковры на полу, шёлковые обои на стенах и стол с напитками в углу, даже дверь в уборную имелась.