Никаких обещаний
Шрифт:
— Тебе, видимо, попался какой-то новичок. У них в последнее время много перемен.
— Хорошо, и что же случилось с Пизом?
— Стив с женой и двумя детьми переехали в Коннектикут первого февраля этого года. Его тесть серьезно болен, им необходимо быть рядом.
— И с кем же ты сейчас работаешь?
— Ни с кем, — он улыбнулся. — Эшли, я ведь,
Несколько мгновений она молча рассматривала Эрика. Повернувшись, Эшли пошла к кушетке, бросила газету на кофейный столик и села на одну из кожаных подушек.
— Итак, я сходила с ума безо всякой причины, — ее плечи внезапно поникли, она покачала головой. — Ну и денек!
— Но что с тобою случилось? — Эрик заметил, конечно, что на ее жакете оторван карман и отсутствует пуговица.
Возможно, ему и польстила бы мысль, что, думая о его судьбе, она в отчаянии рвала на себе одежду, но он понимал, что это маловероятно.
Эшли оглянулась:
— Что случилось? В течение последних двадцати четырех часов я поругалась с отцом, а приехав домой, обнаружила в своей постели совершенно незнакомую мне парочку, они самым наглым образом занимались любовью в моей постели, и я поняла, что ненавижу Чикаго. Затем после звонка Чарли мне в голову взбрела мысль, что ты убит, и в довершение всего меня попытались изнасиловать.
— Изнасиловать?
Она махнула рукой, словно для того, чтобы стереть озабоченность с его лица.
— Ерунда! Единственное, что я хотела, так это как можно скорее приехать сюда и узнать, где ты, а в полиции мне продолжали непрерывно задавать один и тот же идиотский вопрос, снова и снова.
— Тебя пытались изнасиловать, — повторял он, но Эшли не обращала на него никакого внимания.
Страшная тяжесть свалилась у нее с души, когда она увидела, что Эрик жив и здоров. Теперь другой основополагающий вопрос приобретал первостепенную важность: как она распорядится с этих пор своей жизнью?
— Ты хочешь знать, о чем мы спорили с отцом? — спросила Эшли.
— Я хочу
Легким пожатием плеч она снова отмахнулась от его озабоченности.
— Какой-то парень схватил меня, но мне удалось вырваться. Вот и все, что я имела в виду. А с отцом мы спорили о цели в жизни и человеческой несостоятельности, глупых обещаниях и чувстве вины. И знаешь, что он мне сказал? Он сказал, что я дура, если поехала в Чикаго лишь потому, что полагала, это сделает его несколько счастливее. И вот я работаю, как лошадь, чтобы хоть немного скрасить ему жизнь и восполнить то, что я у него отняла, а он мне заявляет, что не стал бы никогда этого делать, окажись он на моем месте. Отец сказал, что моя жизнь и работа в Чикаго не имеют для него никакого значения, он всегда поддерживал во мне стремление к переезду в этот город только потому, что не знал, о чем еще со мной можно говорить. И я думаю, он прав. Когда я сказала ему, что Чикаго — не такое уж приятное место для жизни и работы, он рассердился, и мы, в самом деле, не смогли больше отыскать ни одной общей темы для разговора.
— И ты знаешь, в чем истина? — спросила она и, не дождавшись ответа, продолжила: — Истина в том, что я ненавижу Чикаго и ненавижу свою работу в Штедфельда, все эти мелкие интриги и подсиживания. Я была очень счастлива здесь, — сказала она, — в Анн-Арборе. Здесь, в этом доме. Здесь, где люди не безразличны друг к другу. А как ты отнесешься к тому, что я возвращусь в Анн-Арбор?
— И выйдешь за меня замуж?
— Конечно.
— Конечно, — повторил он, широко улыбнулся и привлек Эшли к себе.
Его поцелуй вобрал ее всю, без остатка, в ласках Эрика сияла бесконечность страсти, и в его объятиях она, наконец, поняла, насколько одинока была в последние два с половиной месяца, как сильно ей не хватало Эрика. Обняв его, она отдалась глубочайшему наслаждению.