Никелевая гора. Королевский гамбит. Рассказы
Шрифт:
Док Кейзи стрельнул в нее взглядом поверх очков, затем взглянул на Генри.
— Возможно, — сказал он. — Это возможно. Они ведь все знают, господа городские врачи. — Он встряхнул головой. — Ни одного известного мне осложнения вы, голубчики мои, не упустили.
Кэлли спросила:
— А долго еще, как вы считаете?
— Бог его ведает. Если у тебя внутри все закоченело так, как я предполагаю, то еще протянется… может быть, два дня.
Кэлли снова откинулась на подушки. Она закрыла глаза, и Генри наклонился к ней, цепляясь рукой за изножье кровати, напряженно вглядываясь в ее лицо. Ее губы сжались, ноздри стали узкими, казалось, она перестала дышать. Спустя минуту она сказала
— Ожидание, вот что самое страшное.
Она открыла глаза, посмотрела на Генри, потом снова закрыла, голова ее мотнулась из стороны в сторону на подушке. Губы напряглись, потом расслабились, Генри осторожно тронул ее ногу.
В коридоре Генри спросил:
— Ей будет очень больно?
— Может, и не очень, — ответил старик. — А может, и помучается. — С улыбкой, похожей на гримасу, он вертел в пальцах слуховой аппарат, искоса наблюдая за Генри. — Измучается, а может, еще и разорвется вся к чертям. — Потом он сказал: — Волнуешься за нее, да?
Док продолжал все так же улыбаться и искоса его рассматривать. Генри сжал правый кулак с такой силой, что ногти врезались в ладонь.
— Конечно, волнуюсь. Тут всякий будет волноваться, — ответил он. — Она ведь моя жена.
Док Кейзи сунул одну руку в карман пиджака, а второй стиснул Генри плечо.
— Конечно, всякий. — Он продолжал так же странно ухмыляться.
Когда Генри снова вошел в комнату, Кэлли лежала, отвернувшись к стене. При его появлении она не сказала ни слова.
Кэлли уснула, а Генри стоял у окна, глядя, как сгущается темнота. В одной из комнат в доме напротив зажегся свет, и в большом магазине самообслуживания в конце квартала засверкала голубым и розовым неоновая вывеска: «Торговля Миллера». Пока он стоял у окна, снова пошел снег… крупные, легкие снежинки падали на ветки и повисали на них, обрастая новыми снежинками, превращаясь в хлопья. По тротуару прошел мальчик, толкая велосипед, а из автобуса на углу вылезли четыре нагруженные свертками женщины и медленно пошли по улице. Ни одна из них, проходя мимо, не оглянулась на больницу. На автомобильной стоянке возле магазина самообслуживания стояли легковые машины и фермерские грузовики; у иных не были выключены задние огни, они светились, как угольки, догорающие в топке. Люди сновали и на стоянке, и в магазине: их было видно в больших окнах от пола до потолка, и на тротуаре за стоянкой — дети, взрослые, старики, — если всех сосчитать, наберется сотня, а то и больше. Он поджал губы. Вообще-то любопытно, сколько же всего на свете людей, снуют, спешат — в Слейтере, в Атенсвилле, Ютике, Олбани и в самом Нью-Йорке, — миллионами снуют они, слегка нагнувшись вперед, чтобы снег не попадал в лицо. Не торопясь, он выпил принесенный доком Кейзи кофе, а после снова застыл у окна, обхватив обеими ладонями чашку, ощущая пальцами ее тепло. Миллионы и миллионы людей, думал он. Миллиарды. Это же уму непостижимо. Кэлли застонала и начала было просыпаться, и он поставил чашку, подошел к ней и просунул ей под поясницу руки и нажал, как научил его Лу Миллет, который рассказывал, что делал так, когда рожала жена, чтобы облегчить ей боль. Кэлли снова задышала глубоко; только звук ее дыхания слышался в комнате.
Он сел возле кровати и тупо глядел на отбрасываемые ночником смутные тени: одна длинная, изогнутая, и две потоньше, упирающиеся в нее прямыми линиями, — изголовье кровати. Закрыв глаза, он представил себе шоссе у «Привала» и движущиеся по нему грузовики, темные, наращивающие скорость, чтобы взобраться на одну из двух гор, между которыми располагалась закусочная, а потом — дорогу, которая ведет к Никелевой горе, там, где повороты делаются опасными, а подъем — все круче,
Сзади него открылась дверь, и по кровати растекся свет. Сестра сказала:
— Мистер Сомс, к вам посетитель. Он ждет вас в приемном покое.
Генри молчал, он собирался с духом. Увидев, что сестра не думает входить, он сказал:
— Вот уже несколько часов к моей жене даже никто не заглянул.
— Я скажу дежурной. Я уже сменилась. — Сестра ушла, и Генри вслед за ней поднялся с кресла и двинулся к двери в коридор. Сзади застонала Кэлли, он остановился. Стон утих, она опять спала спокойно.
В тускло освещенном уголке приемного покоя сидел Джордж Лумис в своей непомерно большой куртке из овчины, с незажженной сигаретой в зубах и листал левой рукой журнал, наклоняя голову к самой странице. Правый рукав его куртки болтался пустой. Джорджу было тридцать — в волосах уж появилась проседь, — но он выглядел совсем мальчишкой. Когда Генри подошел к нему, он поднял голову и усмехнулся.
— Есть новости? — спросил он, вставая.
Генри покачал головой.
— У нее уже шестнадцать часов продолжаются схватки. В соседней комнате за это время три женщины успели разродиться.
Джордж смотрел на него все так же с усмешкой, и Генри вдруг спохватился, что говорит об этих шестнадцати часах чуть ли не с гордостью. Уж не хочет ли он, чтобы роды у его жены растянулись на целую неделю.
Джордж ощупывал карманы, ища сигареты.
— Что ж, иногда приходится подождать, — сказал он. — Закуришь?
Он нашарил пачку, неловко вытащил ее, постучал ею по ноге, вытряхивая сигарету, и уж тогда протянул пачку Генри. Тот вытянул торчащую сигарету, хотя, чтобы не портить сердце, в последнее время бросил курить. Джордж вынул спичечный коробок и чиркнул спичкой, все так же действуя одной рукой, — спичка, вспыхнув, на секунду осветила кусок стены — и дал закурить Генри, а потом закурил сам. Они сели.
— У тебя усталый вид, — сказал Джордж.
Генри махнул рукой.
— Ты что так поздно выбрался из дома? — спросил он. У Джорджа обтянуло скулы, под глазами зеленели тени. Губы бледные, как у мертвеца. Он до сих пор не оправился после несчастного случая со сноповязалкой.
— Зачикался, — ответил Джордж. Он отвел сигарету в сторону, будто проверяя, не погнулась ли, и Генри понял без дальнейших объяснений, что он имел в виду. Зачикался с одной рукой — три часа на работу, которую можно сделать за час, — потому что, пока ты лежишь в больнице, соседи-то, конечно, соберутся, чуть не сотня человек, будут доить коров, и набьют полный двор дровами, и смелют твое зерно, и дадут курам воды, и вспашут поле, но со временем ты возвратишься домой, а им и для себя надо колоть дрова, и зерно молоть, и пахать, и сеять, так что, если ты молодой, как Джордж Лумис, тебе немало лет еще предстоит колоть дрова. А это и с двумя руками нелегко.
— Как у нее дела? — спросил Джордж, отворачиваясь и рассматривая чучело совы.
— Пока неплохо. Док Кейзи говорит, ей, может, придется круто.
Джордж кивнул, будто док ему это уже сказал.
— Кэлли у нас молодчина. — Он наконец взглянул на Генри. — Чем я мог бы вам помочь?
Прямо над их головами что-то крикнул или простонал старик, и у Джорджа брови сошлись к переносице. Генри взглянул на столбик пепла на своей сигарете, осторожно поднес ее к пепельнице и стряхнул. Потом вспомнил о вопросе Джорджа и сказал: