Никита Хрущев. Реформатор
Шрифт:
Правда, разноцветные гости Москвы не выглядели столь уж угнетенными, держали себя свободно и даже развязно, но москвичи их все равно жалели. Весной следующего года в родильных домах появилось на свет немало черненьких младенцев. Их прозвали «детьми фестиваля».
Вслед за открытием интерес к фестивалю начал постепенно спадать. Выступления артистов оставляли желать лучшего, ни в какое сравнение не шли даже с надоевшими всем декадами национального искусства союзных и автономных республик. Спортивные состязания не дотягивали даже до республиканского уровня. И сами иностранцы на поверку оказались такими же, как и мы. Закрытие фестиваля 11 августа
Кроме черных и иных младенцев в Москве в наследство от фестиваля остались еще и голуби. До того их на улицах столицы не видели. Москва не страдала отсутствием птиц. По газонам и тротуарам сновали шустрые воробьи. В парках и на окраинах, где еще сохранились сады и полисадники, гнездились скворцы. Центр, особенно Кремль, насеяли вороны и галки. Но не голуби…
Накануне фестиваля кто-то из его организаторов, уже успевший побывать в Париже и Риме, предложил развести голубей и в Москве. Ведь голубь, голубка Пикассо — символ мира. Первые голуби на площади перед Моссоветом выглядели такой же диковинкой, как африканские негры или мексиканская румба. За их покоем и неприкосновенностью бдительно следили московские милиционеры.
Еще за пару лет до фестиваля никакая милиция голубей не уберегла бы. Их тут же бы переловили. Для голодного человека голубь — не символ мира, а мясо для супа. Голуби в те несытые годы почитались деликатесом наравне с курами, гусями и утками. Кто же позволит «деликатесу» беспризорно разгуливать по улицам? Конечно, голубей держали для забавы, любители-голубятники наслаждались их полетом, пируэтами, кувырками в воздухе, но содержали их в особых вольерах, под особым присмотром. Чуть недоглядишь, тут же их и утащат. Кое-кто растил голубей на прокорм, для кухни. И у тетушки моей жены в южноукраинском селе, и у нас на государственной даче в Усово суп из голубей, голубиное жаркое считались лакомым блюдом.
В 1957 году жизнь стала посытнее, и голуби на московских площадях символизировали не только миролюбие, но то, что наступали иные времена. Почувствовав себя в безопасности, птицы быстро расплодились и наравне с галками и воронами превратились в городское бедствие.
Снова о жилье
31 июля 1957 года полный разворот первых страниц всех центральных газет заняло постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О развитии жилищного строительства», предписывающее в 1956–1960 годах построить 215 миллионов квадратных метров общей площади жилья. Слова «общая площадь» требуют пояснения. Так как большинство населения тогда еще жило в комнатах, в коммуналках, то жилой площадью считались только сами комнаты, а кухня, ванная комната, туалет, коридор в жилую площадь не засчитывались, делились на всех обитателей и назывались «местами общего пользования».
С началом строительства серийных панельных домов коммуналки постепенно сдавали свои позиции, счет пошел на односемейные квартиры, а значит, и вся площадь, общая и жилая, становились единой. Их разделение теряло смысл.
Квартиры тогда строились небольшими, 25–50 квадратных метров, и предоставляли их жильцам строго по нормам, в зависимости от размера семьи. Нормы от года к году, по мере застройки, увеличивались, но и семьи росли, дети вырастали, женились, обзаводились своими детьми. Еще вчера относительно просторная отдельная квартира снова становилась сродни коммунальной. Темпы строительства
Однако появилась надежда, точнее предоощущение, что старой жизни приходит конец — конец общим кухням, длинным утренним очередям в туалет, скандалам и специфическому коммунальному единению. Еще немного, и все разбредутся по своим норкам, обретут собственные квартиры.
В течение пятилетия, 1956–1960 годов, около тридцати миллионов человек, почти 15 процентов населения страны получили новое отдельное жилье. Воистину началось «переселение народов».
Михаил Девятаев
15 августа 1957 года вышел Указ о присвоении звания Героя Советского Союза летчику Михаилу Петровичу Девятаеву. 13 июля 1944 года его самолет сбили немцы, Девятаев попал в плен. К концу войны специалистов в люфтваффе не хватало, и его отправили не в рядовой концлагерь, а на остров Узем в Балтийском море, в расположение секретнейшей военной лаборатории Пенемюнде, где проектировалось и испытывалось немецкое «чудо-оружие» — баллистические и крылатые ракеты. Там, на местном аэродроме, Девятаев с другими военнопленными обслуживал самолеты. 8 февраля 1945 года Михаилу Петровичу несказанно повезло: он, улучив момент, не только угнал, приготовленный к полету Хенкель-111, но и невредимым перелетел линию фронта, добрался до своих. На этом полоса везения закончилась.
Сталин военнопленных не жаловал, даже таких, как Девятаев. После приземления его тут же арестовали, допросили и отправили в лагерь, уже советский, отсиживать срок за измену Родине. После смерти Сталина бывших военнопленных освободили, но по заслугам Девятаеву воздалось только теперь, через двенадцать лет после Победы, и только потому, что историю его побега раскопали газетчики, написали очерк о его фантастической судьбе, а отец очерк прочитал и тут же позвонил Малиновскому. Министр обороны о Девятаеве и не слыхивал, да и газеты он внимательно не читал.
Отец попросил Родиона Яковлевича разузнать о судьбе Девятаева поподробнее и, если все обстоит так, как написано, представить его к геройской награде. Так вчерашний «изменник Родины» стал Героем Советского Союза.
«Имени мене…»
11 сентября 1957 года Президиум Верховного Совета СССР принял Указ «Об упорядочении дела присвоения имен государственных и общественных деятелей краям, областям, районам, а также городам и другим населенным пунктам, предприятиям, колхозам и организациям». Столь длинное название со скрупулезным перечислением всего, чему может возникнуть позыв присвоить собственное имя, по мысли отца, перекрывало все возможные лазейки.
Зуд переименований сопровождал и сопровождает перемены во власти во все времена. И не только в России. Оно и понятно, легче поменять вывеску или дорожный указатель, чем сделать что-либо по существу. Перемена названий и снос памятников — один из признаков революции, а не эволюции. Революционеры в первую очередь меняют декор, переименовывают города, сбрасывают старые памятники, на их пьедесталы водружают новые, заменяют старую религию новой или вовсе ее отменяют и приспосабливают старые храмы к своим новым нуждам. Так происходило и во времена утверждения христианства, и в нашем недавнем прошлом, после революции 1917 года, и после контрреволюции 1991 года.