Никита Хрущев. Реформатор
Шрифт:
1963 год
1963 год отец начал, как обычно
1963 год отец начал с ответов на вопросы корреспондента английской газеты «Дейли Экспресс», выступления на Новогоднем приеме в Кремле, а далее — привычная рутина: совещания со своими, прием послов и иностранных делегаций.
2 января 1963 года в Ленинграде спустили на воду супертанкер-шестядесятитысячник «София». В мае прошлого года отец его осматривал на стапелях.
5 января 1963 года Рудаков, он в ЦК курировал промышленность, пригласил отца, Козлова и Косыгина, таков на начало года расклад в высшей власти, посетить выставку новой техники и технологий в Госкомитете по автоматизации и машиностроению. У некоторых экспонатов отец задерживается, внимательно
Затем группа переходит к стенду тракторов и строительных машин. Там продолжается обсуждение, во что их обувать, что предпочтительнее — гусеницы или колеса? Вопрос не праздный. Гусеницы при нашем бездорожье кажутся безальтернативными, но только на первый взгляд. Через каждые две-три сотни километров они нуждаются в серьезном и дорогостоящем ремонте. Отцу показывают новые арочные шины для тракторов. Разработчики уверяют, что они не уступят гусеницам в проходимости, а по долговечности превосходят их в десятки раз. Отец высказался за колеса, но, помня, насколько весомо его слово, предупредил, что и гусеницы еще послужат, болотный трактор, при всем желании, на колеса не посадишь.
Следующий стенд вычислительных машин, больших электронных для сложных научных расчетов и относительно скромных, электромеханических, заменяющих арифмометр. Выслушав пояснения разработчиков, отец заметил, так написано в отчете о посещении выставки, что хорошо бы заиметь нечто среднее, специализированный вычислитель, облегчающий учет в колхозах, рассчитывающий выработку, кормовые рационы, зарплату. Разработчики обещали подумать. Почему я вспомнил об этом, казалось бы, малозначительном факте? Отец тогда попал в точку. Через много лет, читая книгу о становлении вычислительной техники в США, я натолкнулся на раздел, рассказывающий, как фирма «IBM» теперь ее название знают все, а тогда небольшая компания, производившая швейные машины, напольные часы и примитивные считалки, во время Второй мировой войны переключалась на производство несложных вычислителей-табуляторов, входивших в оснащение батальона американской армии. С помощью бумажных перфокарт они начисляли заработную плату, сводили расход материалов с наличными ресурсами и тем самым не просто облегчили жизнь, но и высвободили немало капралов и рядовых, способных к несению службы, но ранее просиживавших штаны в канцеляриях, позволили воевать эффективнее. Батальонов в США в военные годы насчитывалось не меньше, чем колхозов в Советском Союзе. За время войны IBM произвела множество табуляторов и переместилась с подножья пирамиды американского бизнеса на самую его вершину. Советских разработчиков табулятор для колхозов и совхозов не заинтересовал, о данном ими Хрущеву слове они попросту забыли.
Затем отцу показали первые образцы металлокерамики, продукта того, что сейчас называют порошковой металлургией, «спекающей» из порошка нужного состава детали любой конфигурации, не требующие дальнейшей обработки. Отец привез домой маленький беленький кубик резца для токарных станков, одного из самых массовых приспособлений в металлообработке. В год их стачивали не один миллион. Новый резец стоил в несколько раз дешевле, а служил много дольше. Экономились десятки и сотни миллионов рублей. Отец долго таскал этот резец в кармане, с гордостью демонстрировал его гостям.
9 января отец вместе с Подгорным, первым секретарем ЦК Компартии Украины, поездом направляется в Берлин на 6-й съезд СЕПГ. По дороге они останавливаются в Бресте, отец совещается с белорусами, потом на пару дней задерживаются в Варшаве. В ГДР отец пробудет восемь дней, с 14 по 22 января.
На заседаниях съезда он сидел не более положенного приличиями, остальное время разъезжал по химическим заводам. Я писал в начале книги, как после войны отца поразили немецкие «эрзацы», продукты химического синтеза. В СССР строились новые заводы, и у нас «эрзацы» вытесняли из жизни сталь, дерево, хлопок, лен и другие дорогостоящие натуральные продукты. Внедрение «химии» проходило со скрипом, и он решил посмотреть, чего же за послевоенные двадцать лет достигли восточные немцы? Оказалось, многого, но западные немцы добились еще большего. За лицензиями на производство
25 января 1963 года ЦК КПСС и Совет Министров СССР Постановлением «О мерах по дальнейшему развитию биологической науки и укреплению ее связи с практикой» открыто встали на сторону Лысенко, провозгласили его воззрения «единственно правильными». Это ответ лысенковцев на Постановление от 12 июня 1962 года, легализовавшее исследования школы формальных генетиков и, казалось бы, восстановившее баланс в биологической науке. Его тоже подписал отец. Но не тут-то было, ближайшие помощники, включая наиближайшего, стократ проверенного Андрея Степановича Шевченко, убедили отца, что только Лысенко поднимет урожайность пшеницы, увеличит жирность молока и совершит еще немало столь необходимых стране чудес.
Лысенко подтверждал слова «делом», в экспериментальном хозяйстве «Горки Ленинские», куда отец не раз наведывался, «демонстрировал» коров-рекордсменок, чудодейственные сорта пшеницы, обещал не сегодня-завтра передать свои наработки в колхозы и совхозы, только бы ему не мешали. Вот ЦК и вмешалось. Возражать Лысенко стало попросту опасно, в тюрьму, как при Сталине, за это бы не посадили, но с работы могли попросить. 17 марта 1963 года вышло еще одно Постановление ЦК КПСС о поддержке лысенковского метода повышения жирности молока.
Неприятно мне обо всем этом писать, но что было, то было.
Математика в экономике
В феврале 1963 года отец получил послание от крупного экономиста академика Василия Сергеевича Немчинова. Собственно, письмо было коллективным, кроме Немчинова его подписал математик Виктор Михайлович Глушков, «молодое дарование», только что назначенный директором организованного в Киеве Института кибернетики, и еще кто-то. Но отец из них знал хорошо одного Немчинова, регулярно читал его статьи и статистические отчеты, но лично они, по-моему, не встречались. Немчинов посвятил свою жизнь статистике, в основном сельскохозяйственной, и через статистику приобщился к математике. Расчеты таблиц — занятие трудоемкое и муторное, и Василий Сергеевич одним из первых сообразил, какие выгоды сулит экономике союз с математикой, оснащенной электронными вычислителями. Они не только позволяли за день выполнить работу, ранее растягивавшуюся на недели и месяцы, но вселяли надежду на переход от интуитивно-волевого планирования к детально-конкретному, учитывающему все мыслимые нюансы, обеспечивающему множество вариантов и выбирающему из них наилучший.
Как это часто случается во всяком новом деле, энтузиаст Немчинов преувеличивал возможности вычислительных машин. Даже самая мощная из них всего лишь большая сложная «считалка», только уточняющая результат, но не способная изменить логику, заложенную в нее человеком.
Союз математики с экономикой начался, как только с кибернетики сняли клеймо «лженауки». Экономико-математические идеи обрели не просто популярность, они стали модой. В 1958 году в Академии наук Немчинов организовал первую независимую, подчинявшуюся только ее Президиуму лабораторию экономико-математических исследований. Экономисты пошли в математику, а математики со своей стороны заинтересовались экономикой. Они всерьез рассчитывали с помощью вычислительных приемов очистить ее от схоластической чепухи, сделать экономику «серьезной наукой» наподобие механики или физики.
Еще раньше Немчинова, в 1956 году, член-корреспондент Академии системный математик Исаак Семенович Брук создал экономическое подразделение в своем Институте электронных управляющих машин, усадил за один стол молодых, не обремененных «традициями» экономистов Виктора Белкина, Игоря Бирмана с не менее молодыми и амбициозными математиками-алгоритмистами Александром Брудно и Сашей Кронродом.
Лаврентьев тоже начал набирать экономистов-математиков и математиков-экономистов в Сибирское отделение Академии наук, в Институт математики. Руководил их работой сорокапятилетний Леонид Викторович Канторович, в будущем один из основателей теории линейного программирования, оптимального планирования, метода оптимизации использования сырьевых ресурсов, будущий академик, лауреат Нобелевской и Ленинской премий, а тогда просто подававший надежды доктор наук.