Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы
Шрифт:
Попросили союзников попытаться придраться к чему-нибудь и провести досмотр. Но и тут ничего не вышло, капитаны не давали повода для принятия решительных мер, поверхностный осмотр подтверждал — на борту сельскохозяйственные машины, именно то, что указано в судовых документах. Дотошные цэрэушники произвели подсчет. Оказалось: в июле того года на Кубу пришло тридцать судов под советским флагом против пятнадцати в прошлом. Дальше — больше, в августе их уже стало пятьдесят пять, против двенадцати в том же месяце 1961 года, в сентябре — шестьдесят шесть, а только за первую половину октября насчитывали их около сорока. По нашим данным, в
Так что ЦРУ ошиблось не намного.
Кубинцы ощутили силу. На митинге, состоявшемся по случаю празднования годовщины штурма казарм Монкада, Фидель выступил с многочасовой эмоциональной речью. В ней он пригрозил США, что любое нападение на Кубу будет означать начало новой мировой войны, сослался на поддержку и помощь, оказываемую социалистическими странами и особенно Советским Союзом. Он проболтался, любой намек в те дни таил в себе опасность.
Алексеев, назначенный послом СССР на Кубу 12 июня, смог выбраться туда лишь 13 августа. Сначала на него навалились переговоры с Раулем Кастро. Затем оказалось, что без него не может обойтись никто: ни Центральный комитет, ни Министерство обороны, ни КГБ, — всем требовалась информация о Кубе, советы, справки.
Прибыв в Гавану, Алексеев передал Фиделю привезенный с собой еще один вариант текста соглашения о размещении ракет. Он несколько отличался от того, который парафировал в Москве Рауль. Изменения не затрагивали интересов Кубы, они только усиливали ее способность противостоять нападению за счет поставки дополнительных современных видов вооружения. Фидель оставил документ у себя. Вскоре возникли новые изменения. В результате потребовался еще один тур согласования.
Американцы не оставались в бездействии. Директор ЦРУ Джон Маккоун 10 августа предупредил президента Кеннеди о возможности появления советских ракет средней дальности на Кубе. С того момента Куба оказалась под микроскопом. Фиксировалось каждое изменение, каждый шаг. В августе отметили появление в районе порта Мариэль двенадцати советских ракетных катеров. Информация оказалась точной. В то же время зафиксировали и появление на острове зенитных ракет.
Но главного, баллистических ракет, обнаружить не удалось. Их еще на Кубе просто не было.
Директора ЦРУ Джона Маккоуна мучили мрачные предчувствия. С чего это вдруг на Кубу доставляются современнейшие средства противовоздушной и береговой обороны? Логика подсказывала: следом должны последовать главные силы, очень возможно, баллистические ракеты. Ведь именно в такой последовательности сами американцы оборудовали позиции «Торов» в Великобритании и «Юпитеров» в Турции и Италии.
Маккоун 22 августа поделился своими подозрениями с президентом. Но на прямой вопрос Джона Кеннеди о наличии ракет ему пришлось ответить отрицательно. Их пока никто не видел. На пресс-конференции в тот же день президент Кеннеди сказал, что ему ничего не известно о высадке войск государств Варшавского договора на Кубе. Однако сообщения о таинственных событиях, происходящих на острове, возбудили у него подозрения, и на следующий день он дал Совету национальной безопасности указание № 181 продумать возможную
В своих рассуждениях Кеннеди исходил из глобальной стратегии, оценивал возможную инициативу отца только в свете стремления сократить разрыв в ракетно-ядерном потенциале. О том, что у Хрущева могут иметься иные, не менее мощные побудительные причины к такому шагу, ему и в голову не приходило. Кеннеди совершил ошибку в оценке нашей позиции. То, что подобные рискованные действия могут совершаться лишь для защиты от агрессии маленького народа, расположенного от Советского Союза за океаном и тремя морями, он просто не мог себе представить.
На Кубе обстановка тем временем накалялась. Операция «Мангуст» набирала силу. По всем признакам представлялось, что вторжение не за горами.
В ночь с 24 на 25 августа два неопознанных суденышка под покровом темноты подобрались к Гаване и открыли по расположенным на набережной жилым домам и отелям огонь из двадцатимиллиметровой пушки. Особого вреда подобная мухобойка принести не могла, но сам факт настораживал, просто так никто палить в соседа не станет.
Сенатор Кейпхарт призвал Кеннеди отдать приказ о вторжении на Кубу.
Президент на пресс-конференции успокаивал: «Было бы ошибкой вторгнуться на Кубу, — говорил он. — Действия подобного рода, которые могли бы явиться следствием весьма непродуманного предложения, могут привести к очень серьезным последствиям для многих людей».
Слова президента США опубликовали в Советском Союзе, но особого доверия у отца не вызвали. Разведка докладывала, что петля вокруг Кубы затягивается, американцы не успокоятся, следует ожидать решительных действий. Вот только где и когда? Отец нервничал, боялся опоздать. Он считал, что, не разрубив кубинский узел, невозможно ни сдвинуться с мертвой точки в переговорах о разоружении, ни вообще рассчитывать на ослабление напряженности в мире.
Отец, не стремившийся к обострению и без того не идеальных отношений с США, сейчас, в разгар операции, избегал любых действий, способных спровоцировать непредвиденные осложнения в любом регионе. Пожар мог вспыхнуть от малейшей искры. Поэтому, когда 31 августа американский разведчик У-2 пролетел над Сахалином, не предпринималось попыток сбить его. Сегодня трудно сказать, имелась ли такая техническая возможность. Ведь он пребывал в нашем воздушном пространстве всего девять минут.
Советское правительство ограничилось нотой протеста и удовлетворилось стандартным объяснением: из-за сильного ветра пилот сбился с курса.
Ядерные испытания, нарушение моратория, контроль и инспекции, полное и всеобщее разоружение занимали в переписке правительств двух держав и на страницах газет значительно больше места, чем Куба.
Возобновление испытаний Советским Союзом, а за ним и США сдвинуло глыбу с места, и она, постепенно разгоняясь, покатилась под гору. Если ее вовремя не придержать, то она грозила снести, расплющить любую преграду, вставшую на ее пути. Становилось все более очевидным, что зыбкие односторонние обещания, моратории не приведут к решению проблемы — необходим договор, и как можно скорее.