Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы
Шрифт:
Сахарову удалось поймать отца в Ашхабаде. Когда помощник доложил, кто звонит, и осведомился, что ответить, отец догадался, о чем пойдет речь. Ему вспомнился прошлогодний спор, оставивший неприятный осадок на душе. Как и большинство нормальных людей, отец не любил неприятных разговоров и по возможности старался их избегать. В данном случае объяснение представлялось ему бессмысленным. Правительство, взвесив все обстоятельства, приняло решение. Ученые высказались за взрыв, один Сахаров — опять против.
Появилось мимолетное желание не брать трубку, помощник придумает благовидный
Я, конечно, не могу воспроизвести разговор, так как отец находился в Ашхабаде, а я в Москве. У меня сохранились лишь воспоминания о его рассказе. Он не воспринял доводов Сахарова, они показались ему наивными.
Сахаров, со своей стороны, тоже не понимал отца: как можно сиюминутные выгоды, военные или политические, возвышать над судьбой всего человечества?
Отец убеждал Сахарова, что он преувеличивает опасность взрыва, все его коллеги, не меньшие профессионалы, чем он, гарантируют успех и разумную безопасность. Спор зашел в тупик, и отец решил схитрить. Он предложил Сахарову изложить свои доводы Козлову, пусть разберется. Он ему даст поручение. Разговор закончился, оставив неудовлетворенными обоих собеседников.
Отец тут же попросил соединить его со Славским. Тот еще раз подтвердил: испытывать надо, все проверено и перепроверено. Сахаров просто паникует.
Славский предложил приблизить время взрыва. Когда все произойдет, спорить окажется не о чем. Отец согласился.
Когда Сахаров достучался в Москве по указанным адресам, действительно, предмета спора больше не существовало, он испарился вместе с металлической вышкой.
Отец не отмахнулся от своих разногласий с Сахаровым. Он не согласился с ним, но и не записал его в стан своих противников. Он верил в свою политическую правоту и прощал «наивное заблуждение» ученому. Каждый остался при своем мнении. О столкновениях с Сахаровым отец не раз рассказывал в те далекие годы, когда находился у власти. И в отставке, когда оба они попали в разряд диссидентов, отец не переменил свои оценки событий прошедших лет.
Я не думаю, что Сахаров и отец могли прийти к общему решению, они по-разному оценивали одни и те же события. В одном они сходились: и тот и другой, каждый по-своему, искренне пытались нащупать путь, избавляющий человечество от гибели, ведущий к справедливости и лучшей жизни.
По установившемуся обычаю, по результатам испытаний, против которых так протестовал Сахаров, составили обширные списки к награждению. Чиновники не включили в них фамилию Сахарова. О его острых столкновениях с отцом знали все.
Отец возмутился.
— С такими людьми, как Сахаров, надо разговаривать, убеждать их, а не бороться, — повторил он запомнившиеся мне слова.
Сахарову вручили третью Звезду Героя социалистического труда.
Вскоре после разговора отца с Сахаровым по телефону и испытания мощной боеголовки Славский вновь заговорил о взрыве стомегатонного заряда. Отец на сей раз отозвался однозначно отрицательно: на земле
Когда посол Томпсон прибыл в США, ничто не предвещало нового всплеска напряженности. В Советском Союзе опубликовали долгожданный указ об увольнении в запас части военнослужащих.
Не прекращалась глухая возня вокруг Берлина, затихнувшая было на время. Она всколыхнулась в связи с годовщиной установления разграничительной линии, теперь обретавшей все более фундаментальное материальное воплощение в виде стены из железобетонных блоков.
Советское правительство продолжало по старинке давить на Запад, угрожая сепаратным мирным договором с ГДР. Время от времени призывы в подтверждение серьезности слов сопровождались демонстративными акциями. В августе СССР объявил об упразднении комендатуры советских войск в Берлине. 28 августа советское правительство уведомило Генерального секретаря ООН о своем намерении в ближайшее время подписать мирный договор с ГДР. Правда, дата заключения соглашения предусмотрительно не указывалась.
На мой вопрос, не помешает ли Берлин задуманному на Кубе, отец только загадочно улыбнулся и ничего не ответил. Но, честно говоря, перипетии вокруг вольного города и все сопутствующие им проблемы к тому времени изрядно надоели и не воспринимались мною слишком серьезно.
Как выяснилось позднее, берлинский всплеск задумывался отцом как отвлекающий маневр, уж больно пристально Вашингтон стал приглядываться к Кубе. Его хитрость сработала. Американцы по уже опробованным приватным каналам обратились с просьбой не обострять ситуацию в Европе до конца выборов. Отец с готовностью согласился.
Одним словом, мир жил привычной жизнью.
Поток судов, тянущихся на Кубу, нарастал с каждым днем. Зафрахтованные нами грузовозы под иностранными флагами привычно заходили в Гавану и другие крупные порты. Они везли продовольствие, оборудование, топливо и другие обычные грузы. Корабли под советским флагом на подходе к берегам Кубы старались затеряться, раствориться в ночи. К многолюдным причалам они не швартовались, заходили на специальные стоянки, которые оборудовали на отдаленных причалах, подальше от людских глаз, в одиннадцати специально отобранных кубинских портах: Касильда, Мариель, Кабаянья, Байо-Онда, Сьенфуэгос, Сантьяго-де-Куба и других. Проникнуть к ним с суши оказывалось непросто, все подходы охранялись не говорившими по-испански вооруженными людьми в штатской одежде. Разгрузка велась ночами, тоже иностранцами в штатском.
Чего только ни привозили на этих судах. Из трюмов через специальные ворота в бортах выползали хобастые танки, грузовики причудливых форм, бронетранспортеры. Ими сноровисто управляли все те же штатские.
Особое внимание привлекали многоколесные «сороконожки» с полукруглыми ложементами на спине. Специалисты сразу узнавали в них пусковые установки «Лун», тактических ракет поля боя. Сами ракеты в длинных покрашенных грязно-зеленой краской ящиках выгружались поблизости. К прибытию ядерных боезарядов готовились особо.