Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы
Шрифт:
Алексеев подавленно молчал. О подобной возможности не хотелось и думать. Казалось, наступал конец света.
Так и не дождавшись ответа, Кастро вернулся к попыткам выразить свои чувства на бумаге. Только к 7 утра, он, как ему казалось, добился успеха или… отчаявшись, решил больше не испытывать судьбу. Письмо получилось, на мой взгляд, чем-то похожим на завещание или скорее, прощание.
Шифровки из Гаваны добирались до Москвы еще неспешнее, чем из Вашингтона. Оно и понятно: сначала текст шифровали по старинке, как в прошлом веке, вручную, потом муки с телеграфом и, наконец, такая же расшифровка. Еще счастье, если автор предпочитал краткость. Так что ничего необычного не было в том, то попавший в руки посольского шифровальщика текст в 7 утра местного гаванского времени вышел из шифровальной комнаты в МИДе в Москве только в 1.10, в ночь на воскресенье.
Об
Дорогой товарищ Хрущев!
Анализируя создавшуюся обстановку и имеющуюся в нашем распоряжении информацию, можно сказать, что почти неминуема агрессия в ближайшие 24–72 часа. Возможны 2 варианта этой агрессии:
1. Наиболее вероятной является атака с воздуха по определенным объектам, имея целью только их разрушение.
2. Менее вероятным, хотя и возможным, является прямое вторжение в страну. Думаю, что осуществление этого варианта потребует большого количества сил, и это может сдержать агрессора, и, кроме того, такая агрессия была бы встречена мировым общественным мнением с негодованием.
Можете быть уверены в том, что мы твердо и решительно будем сопротивляться, какой бы ни была агрессия.
Моральный дух кубинского народа исключительно высокий, и он героически встретит агрессора.
Теперь я хотел бы в нескольких словах выразить мое сугубо личное мнение по поводу происходящих событий.
Если произойдет агрессия по второму варианту и империалисты нападут на Кубу с целью ее оккупации, то опасность, таящаяся в такой агрессивной политике, будет настолько велика для всего человечества, что Советский Союз после этого ни при каких обстоятельствах не должен будет допустить создания таких условий, чтобы империалисты первыми нанесли по СССР атомный удар.
Я говорю это, так как думаю, что агрессивность империалистов приобретает крайнюю опасность.
Если они осуществят нападение на Кубу — это варварский, незаконный и аморальный акт, то в этих условиях момент был бы подходящим, чтобы, используя законное право на самооборону, подумать о ликвидации навсегда подобной опасности. Как бы ни было тяжело и ужасно это решение, но другого выхода, по моему мнению, нет. Это мое мнение вызвано развитием той агрессивной политики, когда империалисты, невзирая ни на общественное мнение, ни на какие принципы и право, блокируют моря, нарушают воздушное пространство и готовят нападение, и, с другой стороны, срывают всякую возможность переговоров, несмотря на то что им известна серьезность последствий.
Вы были и остаетесь неутомимым защитником мира, и я понимаю, насколько горьки эти часы, когда плоды Ваших сверхчеловеческих усилий в борьбе за мир подвергаются серьезной угрозе.
Однако до последней минуты мы будем надеяться на то, что мир будет сохранен, и мы сделаем для этого все возможное, что будет в наших силах, но в то же время мы реально оцениваем обстановку и полны решимости встретить любое испытание.
Выражаю еще раз бесконечную благодарность и признательность всего нашего народа советскому народу, который был так по-братски щедр по отношению к нам. Выражаем также восхищение и глубокую благодарность лично Вам и желаем успехов в Вашем огромном и ответственном деле.
С братским приветом.
Сейчас удел историков оценить, правильно ли истолковал отец смысл письма или чего-то недопонял. К тому же следует иметь в виду, что в памяти отца намертво засели произнесенные Трояновским еще до получения текста послания слова о ядерном ударе. Именно они звучали в ушах отца и в тот день, и 30 октября, когда он писал подробное ответное письмо Кастро, и через полгода в мае, когда они встретились в Москве, и через пятилетие, когда он приступил к работе над своими мемуарами. Запомнилось главное — упреждающий удар. История столь же капризна, как и люди ее творящие. Мы уже видели, как в эпизоде с турецкими ракетами действовавшие лица уже на следующий день после кризиса начали настойчиво подгонять задачку под иной ответ.
Теперь давайте вернемся в Ново-Огарево, где собравшиеся вокруг обеденного стола немолодые и весьма ответственные мужчины решали судьбу своей страны, Соединенных Штатов Америки и всего остального мира.
— Выводить, и как можно скорее, — повторил отец, обращаясь одновременно ко всем присутствующим и как бы ни к кому.
Затем, спохватившись, он обернулся к министру иностранных дел:
— Товарищ Громыко, мы не имеем права рисковать. Если президент объявит о вторжении, пути
— Будет исполнено, Никита Сергеевич, — вставая из-за стола, глухим басом произнес Громыко.
Добрынин получил шифровку в 3 часа дня московского времени, в Вашингтоне разгоралось утро. [97] Прочитав указание Громыко, посол немедленно позвонил Роберту Кеннеди. Они встретились буквально через несколько минут. А тем временем совещание в Ново-Огареве продолжалось. Отец прервал тягостное молчание, буднично бросив к стенографистке: «Давайте начинать, Надежда Петровна».
97
В воскресенье 28 октября США перешли на зимнее время и разница во времени Вашингтона с Москвой стала 7 часов. В те годы в Советском Союзе не практиковали переход на зимнее и летнее время.
Отец начал диктовать. Листки складывались в пачку, она росла на глазах, отец увлекся, письмо становилось длинноватым. Он, видимо, почувствовал это, стал комкать в поисках завершающих фраз: «Мы сейчас должны быть очень осторожны и не делать таких шагов, которые не принесут пользы обороне государств, вовлеченных в конфликт, а лишь могут вызвать раздражение и даже явиться провокацией для рокового шага. Поэтому мы должны проявить трезвость, разумность и воздержаться от таких шагов».
Переход показался удачным, еще два абзаца, и отец, обведя глазами своих коллег, молча сидевших за длинным столом, проговорил «Кажется, все». Как и Кеннеди в своем послании, о турецких ракетах отец даже не упомянул. Как будто их и вообще не существовало. Пока.
Помощник приготовился прочесть то, что получилось. В руках он держал только первые страницы, конец послания спешно допечатывался в соседней комнате. Отец поинтересовался, как дела на радио. Там уже ожидали, диктора вызвали, осталось только получить текст.
— Ну а гонцы? Вчерашние? Небось заждались? — улыбнулся отец. К нему возвращалась обычная манера шутить.
— Стуруа из «Известий» здесь, — доложил Трояновский. — А Харламов не приехал, его не нашли Выходной Отправим с фельдсвязью.
Тут, как гласит молва, проявил инициативу присутствовавший на обсуждении и промолчавший весь день секретарь ЦК КПСС по идеологии Леонид Ильичев, с путешествия которого я начал свою книгу. Он вызвался сам доставить пакет в радиостудию. Отец кивнул. Его, собственно, не очень волновало, кто повезет послание, главное, чтобы доставили вовремя.
Окончательная шлифовка текста послания прошла быстро. Помощник читал вслух. Отец то и дело перебивал его, заменял слова, вставлял целые фразы. Изредка вмешивались и другие члены Президиума ЦК. Все поправки фиксировала стенографистка. Еще одна перепечатка, последние уже совсем небольшие исправления, и окончательный вариант готов.
Отец кивнул: можно отправлять, и тут же осекся. Он вспомнил о Кастро. Колебался он не более минуты. «Отправлять, и немедленно», — повторил отец.
Потом, через полгода отец объяснял еще не остывшему Кастро, что сообщение с Кубы о предстоящей высадке десанта через несколько часов он, по сути, рассматривал как согласование позиции Кремля, времени на формальности не оставалось. Все это так. Обстановка требовала принятия решения немедленно. И — не совсем так. Предложение Кастро нанести превентивный удар по США поразило отца. Только в этот момент он по-настоящему оценил, насколько они по-разному смотрят на мир, оценивают судьбы и жизни людей. Если Кастро упрется, а такая возможность представлялась реальной, то переговоры с Вашингтоном заблокируются. Время может быть упущено безвозвратно.
Отец решил поставить Гавану перед свершившимся фактом. Если мир не погибнет, то отношения с Кастро рано или поздно наладятся.
На мой взгляд, время подтвердило его правоту.
И по сей день кубинцы продолжают обижаться на то, что их не вовлекли в переговоры, считают вот такую мгновенную реакцию отца ошибкой. По их мнению, следовало настаивать на переговорах. Или… погибнуть. Сейчас, зная ответ, конечно, легко проявлять твердость, а тогда, когда от неверного шага зависело так много, если не всё… Отец решил перестраховаться.