Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы
Шрифт:
На том и расстались. Скэйли, не мешкая, отпечатал краткий отчет и передал его Дину Раску. Встретиться им не удалось, началось заседание Исполкома Фомин тоже не терял времени. В своей шифровке в Москву он предупреждал: обстановка вновь раскалилась. Высадка десанта может начаться в ближайшее время, возможно, завтра. Далее он транслировал вопрос Скэйли: каким образом возник вопрос о «Юпитерах» в Турции?
В Москве время перевалило за полночь, наступило воскресенье.
Когда в 4 часа в Белом доме вновь собрался Исполком, президент открыл заседание словами: «Завтра, в воскресенье, атаки не будет». Он хотел еще раз попытаться нащупать почву для мирного исхода. Государственный департамент доложил проект ответа Москве. В нем приводились возражения против требований отца о выводе американских ракет из Турции.
Мнения разделились. Президент внутренне склонялся принять второе письмо отца. Ведь он сам санкционировал
Когда казалось, что выход отыскать не удается, с сумасшедшей идеей выступил Роберт Кеннеди. По его мнению, в ответе президента не следует спорить с оппонентом, надо добиваться положительного решения. Пусть даже без учета каких-то важных деталей. Зачем упоминать о ракетах в Турции? В первом письме о них не говорится ни слова. Поэтому лучше ответить на него, а там видно будет. Его поддержали Тед Соренсен и еще кое-кто из присутствующих.
Президент считал такую постановку вопроса нереалистичной: как это советский премьер согласится отбросить свое собственное послание, к тому же переданное московским радио по всему свету? Тут вмешался бывший посол в Москве Томпсон. Он считал опасения, связанные с несговорчивостью Хрущева, неосновательными. Томпсон достаточно хорошо изучил отца: по его мнению, такое резкое изменение позиции от первого письма ко второму свидетельствовало о наносном, поверхностном характере вновь возникшего требования обмена ракет. Оно навеяно конъюнктурой, и прагматичный политик, а именно так характеризовал бывший посол отца, цепляться за него не станет. Если, конечно, сочтет сложившуюся обстановку достаточно серьезной.
Томпсон считал, что отец принял кардинальное решение в момент написания первого письма, а затем что-то толкнуло его на ужесточение позиции. Посол не понимал, что, но вычислил все верно. Только Кеннеди знали, что подтолкнуло отца.
Президент поверил Томпсону и предложил брату вместе с Соренсеном написать новый вариант ответа.
Пока же Исполком занялся обсуждением планов на завтрашний день. Основной вопрос: как поступить с разведывательными полетами? О том, чтобы прекратить или приостановить их, никто не заикался, но и подвергать летчиков угрозе присутствующие не считали возможным. Снова зашла речь об уничтожении одним ударом зенитных ракетных установок. Тем самым расчищалось небо не только для разведывательных полетов, но и для будущего вторжения.
Мнения разделились… Решающее слово осталось за президентом. Атаку на батареи отложили. Одновременно отменили и воскресный утренний полет У-2. Опыт свидетельствовал, что высота перестала служить защитой и он превратился в идеальную мишень для ракет. Юркие низколетящие разведчики имели больше шансов выжить, проскочить мимо артиллерийских позиций. Ракеты на малых высотах неэффективны.
Члены Исполкома знали, что зенитные ракеты находятся под советским командованием, а пушки принадлежат кубинской армии, но не делали между ними различия. В Вашингтоне не сомневались, что Кастро слепо повинуется командам из Москвы. В случае повторной атаки разведывательных самолетов должно было последовать немедленное уничтожение зенитных установок.
Совершилась роковая ошибка. После строгого указания отца полеты У-2 стали безопасными, чего нельзя сказать о низколетящих самолетах. У кубинских зенитчиков продолжал действовать приказ уничтожать любой чужой самолет, появившийся над островом.
Первый вылет в воскресенье 28 октября назначили на десять утра.
Тем временем родился второй вариант ответа отцу. Он звучал куда солиднее первого: никаких вопросов, никаких споров. По всем пунктам президент соглашался. Правда, с некоторыми оговорками. Президент сам окончательно отредактировал письмо. Оно получилось недлинным. Через полчаса принесли набело отпечатанный экземпляр. Джон Кеннеди подписал его и передал Дину Раску: можно отправлять. В 8.05 вечера вашингтонского времени, в 4.05 утра по Москве, послание получили в посольстве США в Москве. Посол Колер даже не пытался дозвониться до МИДа. На то имелись свои причины. По примеру отца, Кеннеди, не мешкая, передал письмо прессе. Так что остаться не замеченным в Москве оно не могло.
Официально текст послания получили в Министерстве иностранных дел только в половине одиннадцатого утра в воскресенье.
Президент писал:
Дорогой господин Председатель!
Я
1. Вы согласны удалить с Кубы наступательное вооружение под соответствующим наблюдением и контролем ООН и обязуетесь с должной гарантией не доставлять этих наступательных средств на Кубу впредь.
2. Как только этот вопрос будет улажен — через посредство ООН, для обеспечения проведения обязательств в жизнь, — мы, со своей стороны, согласны: а) немедленно снять установленную в настоящее время блокаду; б) обязаться не совершать вторжения на Кубу. Я уверен, что к этому примкнут и другие страны Западного полушария.
Если Вы дадите сходные инструкции Вашему представителю, не будет оснований не заключить такое соглашение и не огласить его в ближайшие дни. Разрядка напряженности во всем мире, которая последует за ним, позволит нам приложить все усилия к достижению договоренности более общего порядка, о "других вооружениях", согласно предложению, выраженному в Вашем втором, опубликованном письме.
Я хочу повторить еще раз, что Соединенные Штаты весьма заинтересованы в разрядке напряженности и прекращении гонки вооружений. И если Ваше письмо означает, что Вы готовы приступить к переговорам об ослаблении напряженности между странами НАТО и странами Варшавского договора, то мы вполне готовы рассмотреть, совместно с нашими союзниками, всякое полезное предложение.
Но первое условие — разрешите мне подчеркнуть — это прекращение работ по сооружению на Кубе ракетных баз и принятие мер к демонтажу их при условии эффективной международной гарантии. Продление этой угрозы или продление дискуссии относительно Кубы с тем, чтобы связать ее с общими вопросами европейской или мировой безопасности, несомненно, вызовет только обострение Кубинского кризиса и угрозу мира во всем мире. Поэтому я надеюсь, что мы сможем быстро прийти к соглашению, основываясь на предпосылках, изложенных в настоящем письме и в Вашем письме от 26-го октября.
Джон Ф. Кеннеди.
Отправив письмо, Джон Кеннеди объявил перерыв до 9 вечера. Они остались вдвоем с братом. В связи с новым поворотом событий интерес к встрече Скэйли с Фоминым угас, турецкие ракеты перестали определять злобу дня. К тому же не было уверенности, придадут ли субботнему контакту в Вашингтоне разведчиков должное значение в Москве. Ощущают ли там в полной мере, насколько здесь горячо?
Президент нервничал. Если не последует положительной реакции из Москвы, сторонники вторжения могут взять верх. К тому же необходимо, чтобы в Кремле узнали о жесткой реакции Белого дома на уничтожение У-2. Молчание по этому поводу может быть расценено как слабость. Ошибка в оценке намерений противной стороны могла обойтись очень дорого. Еще одного шанса выжить могло просто не представиться.
Президент попросил брата срочно встретиться с советским послом и откровенно рассказать ему об обстановке в Белом доме. Пришло время сообща искать выход из тупика.
Трудно сказать, о чем еще думал тогда президент? Какие политические шаги он держал в запасе? И держал ли?
Большинство свидетелей и историков сходится на том, что субботний шанс действительно был последним. В случае отказа Москвы удалить ракеты, в понедельник, самое позднее во вторник, должно было последовать вторжение. И тогда отцу оставалось или проглотить эту пилюлю, или… Я не знаю, какое могло быть это «или».
Судя по свидетельствам ближайших помощников президента Кеннеди, его нельзя обвинить в безрассудности. И в субботу высадка десанта на Кубе не представлялась ему единственным решением. Он говорил о необходимости попробовать предпринять дипломатические шаги в понедельник и даже во вторник.
Об этом говорили на московской встрече в 1989 году Тед Соренсен, Роберт Макнамара и Макджордж Банди. Какие это могли быть инициативы, сейчас остается только гадать.
В те дни пресса США переполнялась сообщениями о советских ракетах на Кубе, пестрела фотографиями строящихся стартовых площадок. Американцы были объяты страхом. Казалось, пришел конец света.