Никита Никуда
Шрифт:
Наконец появился долгожданный Мотнёв. Сообщил, бормоча и захлебываясь, что Сысоева не сыскал, обменял сразу на водку, что ломовой заломил за доставку, но зато куры... Цены - смешные, центнер почти взял. Да рому купил Бухтатому. А то от водки он нигилистом делается. Да вот Мохова подобрал. Повидать тебя хочет.
– Ты про артистов пока помалкивай, - шепнул Антон.
– А то напьются и приставать станут: спой да спой. Пусть отдохнут с дороги.
– Эти-то? Ничего, пусть живут. Подвал у тебя просторный. Есть где укрыться от дождя и милиции.
Эти же - этажом
– А мне Мотнев сообщил, - говорил Мохов, лесничий.
– Хорошая, думаю, новость. Интересная. Заехал с ним в регистрацию состояний, твой паспорт забрал. А то без паспорта на работу как? Сотрудник, им говорю, дисциплинированный. Работает с большим удовольствием. Так что настраивай будильник на будни - и с утра на работу. Пока что на бензопилу, а там, ебэжэ, егерем опять назначу. Окончательно завязал?
– Категорически, - подтвердил воскресший.
– В такой стране, как Россия, чтобы чего-то достичь, достаточно бросить пить, - сказал Мохов.
– А что напал на меня тогда в коридоре и наговорил лишнего, так то давно прощено и забыто. Дело прошлое.
– Не начальник, а драчевый напильник, - сказал Мотня.
– Батрачество в достоинство возвели, - ворчал в дальнем углу безработный Бухтатый явно назло Мохову.
– Устроился на работу и рад, как собака, нашедшая себе хозяина.
– В отечестве не без пророка, - сказал Мохов насмешливо.
– Пророк в своем отечестве есть посмешище. Но не могу молчать. Так и тянет порой промочить горло и проучить человечество. Да душат, бляди, крики души, - заводился Бухтатый.
– Раньше мужчина воевал, охотился, разбойничал, гонял караваны и суда за шелком и перцем. Осуществлял государственное устройство. Честь имел. А теперь его, словно раба, работать заставили. Осуществлять производство. Не могу я жить в гармонии с подобными обстоятельствами. Обслуживать этот абсурдный мир.
– Один возделывает свое поле в поте лица, другой воздерживается от этого, - развел человечество на два лагеря человек с побитым ветрянкой носом и тусклым лицом.
– Обезьяны вы все. Только вы ради покорности передом кланяетесь, а обезьяна задом.
– Сам-то в обезьяннике сколько суток повел?
– не обиделся тусклолицый.
– У меня, помилуй-милиция, только за правду двадцать четыре привода. А я же не всегда бываю прав, - сказал Бухтатый, отхлебнув рому.
– Я ж не идеал.
– Вот из обезьянника - насколь сквозь решетку видно - твое мнение и произошло.
– Лучше бы бандитов ловили, чем меня. А что касается моего мнения, то ничего, кроме глупостей, из обезьяны не произошло, - возразил Бухтатый.
– Вот и вся эволюция. Даже прямохождения не приобрели. А может, - предположил этот человек, сам довольно далекий от совершенства, - нас разводят, как мы свиней, но с насмешливой целью? Представляете, как Он веселится, читая наши книги, просматривая блокбастеры, глядя на наши драчки и случки.
– Вроде у нас рому не Карибский бассейн, - сказал Михеев,
– Как можно спиться в нашей стране, ничего, кроме рому, не пия?
– Потому что ром крепок, а я слаб, - ответил Бухтатый.
– Зря ты, Лазарь подземный, ожил. Сварганил себе проблему. С покойниками спокойней. Загробная часть человечества лучше, чем мы. Все в равной мере устроены, делить нечего. Земля же слугами дьявола полнится. Черти и черви могильные не так страшны, как тот же Мотня. Уж лучше пауки и покойники.
– Может, рождаясь в этот мир, мы тоже бежим от какого-то ужаса, - тихо сказал Антон.
Вероятно, он бы что-то еще добавил к сказанному, если б кто-то заинтересовался, но Мотнев спросил совершенно иное: будут ли женщины. Надоело, мол, всё пить да пить. И в ту же минуту, словно по его хотенью, перед окнами притормозил грузовик, и из кабины вышла как раз женщина.
– Твоя, - сообщил Мотнёв и забеспокоился.
Антон выглянул. Он уже разворачивался, грузовик, принадлежавший, судя по окраске кабины, пожарной части. Машина встала поперек тротуара, изготовившись сдать задом во двор. Общество насторожилось. Тучами задернуло день.
Маринка, все еще в трауре, покинула поле зренья. Наверное, в калитку вошла - чтобы ворота открыть. Со двора донесся ее голос - озабочено-хлопотливый, и вдруг взмыл, взвился, взлетел - с бранью на нетрезвого гостя, выглянувшего на крыльцо. Тот, взятый врасплох ее дискантом, минуя стадию ступора, моментально скатился с крыльца, чтобы придержать створки.
– Задом, задом сдавайте, - хлопотал услужливый гость.
– Если вас задом не затруднит.
– За вещами явились, - догадался Мотнев.
– И Красный Петух с ней.
Он отпрянул от окна, словно его обдало пламенем. Сильнейшая озабоченность отразилась на его лице. Он метнулся по комнате, что-то чуя испорченной печенью, нехорошее для себя.
– Прячься ко мне подмышку, - предложил Бухтатый.
– Спрячешься от него...
– Мотня-Дай-Огня, - поддразнил Бухтатый.
– Допечешь ты меня, придурок, - огрызнулся Мотнев.
– Погодите, я сейчас им сюрприз сделаю, - сказал Антон.
Машина пятилась. Маринка, сигналя левой рукой, распоряжалась маневром и не обратила внимания на привидение, возникшее на крыльце. Но вдруг замерла, глядя на мужа с ужасом.
Грузовик пятился во двор, Маринка пятилась на грузовик, и все бы могло закончиться гораздо траурней, если бы не пожарник. Правильно оценив ситуацию, он вовремя ударил по тормозам. Но все-таки ее задело бортом, откинутым для погрузки мебели. Женщина растянулась в пыли.
Пожарный выпрыгнул из кабины, но Маринка успела подняться самостоятельно, прежде чем он приблизиться к ней.
– Ты куда прёшь?
– взвилась она на сожителя.
– А ты куда пятишься?
– А я смотрю, кто так храбро хозяйничает у меня во дворе?
– сказал Антон.
– Черти или менты? А это моя краля во всей красе. И Красный Петух с ней. Вот значит, как вы обо мне скорбите. Я - владелец подворья, - представился он пожарному.