Никита Никуда
Шрифт:
– Ковырните клавикулой, - вполне серьезно поддержал его доктор.
Кость вошла в отверстье двери, словно ключ в замок. Антон повернул ее по часовой стрелке, ключица хрустнула и сломалась. Но дверь отворилась, да так резко, словно ее наподдали изнутри. Не менее резко захлопнул ее и Смирнов, когда все вошли - чтобы нечисть отсечь - как дверь в Европу перед славянским носом, о чем сам же уныло упоминал.
Вопли, лай и рычанье за стенами от этого только усилились. Басы бесились, бесы вопили дискантом, ветер, умножая сумятицу, вторил им. Что-то грохотало над крышей, словно вернулся
– Света конец, господа, - сказала Изольда в полнейшей тьме.
– Флора, фауна и фортуна вконец ополчились на нас.
– Это матрос-вещун, - сказал Смирнов, - то ветер накаркал, то накликал чертей.
– Словно отпевание мертвых...
– Или наоборот. Трупы по трубному гласу восстают из земли.
– Включите же снова фонарь, - сказала Изольда, - давайте осмотримся. А то может в самое лоно попали. В логово всей этой нечисти.
В хижине на первый взгляд оказалось пусто. Ни мебели, ни предметов утвари, ни тем более нечисти внутри нее не было. Был стол, похожий на плаху, лавки вдоль стен, да груда камней в углу, скрепленных между собой желтой глиной - печь. Однако, найдя под лавкой запас свечей и основательно осветив ими хижину, они обнаружили в разных углах рваную телогрейку и несколько сильно истрепанных книг, на которые доктор тут же накинулся.
– Надо найти какие-либо знаки присутствия вашего прадеда, Антуан. От этого весьма воспрянем мы все, - сказала Изольда.
– Трансплантацио, трансмутацио, - бормотал доктор, перелистывая том.
– Так это же Парацельс, господа. У меня точно такой же был. Только с экслибрисом в правом верхнем углу титула. Федоров, господа, 1906 год, город Верный. У меня еще, помню, сомнения были, ставить на ней свой оттиск или нет.
– Так может, это ваши и есть?
– Тут оторвано все.
– Вероятно, дедушка Никита почитывал, выкуривая прочитанные листы.
– Где они у вас были, док?
– спросил матрос.
– В ящике.
– А золото, в таком случае, было в чем?
– В коробочке, - сказал доктор.
– Сколько места, по-вашему, займет 200 фунтов золота, от силы 250?
– добавил он в ответ на разочарованный матросов взгляд.
– Вместо того, чтобы кассу спасать, этот Фауст книгами все забил, - возмутился матрос.
– В этом ящике лишь малая их часть...
– От чрезмерного чернокнижия добра не жди. Эти писания сразу следует выпускать под грифом 'Сжечь к чертовой матери'. Извиняюсь у дам.
– Можно закрыть глаза на все достижения и жить в простоте. А можно, науку используя, попытаться изменить этот мир качественно, - возразил доктор.
– Как же этот выносливый ослик всё это унес?
– сказала Изольда.
– И ящик с книгами, и золота пудов семь?
– Уж не заразился ли этот Никита вашей идеей бессмертия?
– сказал полковник, листая потрепанный том.
Доктор вдруг потускнел и встревожился.
– Там у меня с книгами склянка была.
– Не эта ли?
И полковник носком кроссовки отпасовал ему небольшую бутылку в красивой бахроме из пыли и паутин.
– Этикетка похожа, - сказал доктор, подняв пузырек
– Жаль, что чернила выцвели. Не исключено, что моя.
– Так что в этом флаконе было, док?
– Вирус, мон шер. Коллега мой, Ивановский, на мысль навел. Плюс новейшие для того времени вопросы генной наследственности. Знаете, я предположил, что вирус может как-то влиять на эти самые гены - впоследствии это предположение было выдвинуто помимо меня. И попытался с его помощью ген бессмертия получить. Методом проб, а больше ошибок, взяв за основу вирус табачной мозаики, мне удалось его модифицировать, но вели себя эти частицы жизни даже внеклеточно настолько бурно, что пришлось погрузить их в этиловый спирт для их успокоения и сохранности.
– Почему именно в спирт?
– Спирт оказался наиболее подходящей средой. В большинстве случаев спирт служит для дезинфекции, но на этих внутриклеточных паразитов действовал почему-то только успокоительно.
– А дедушка наш, - сказала Изольда, - вероятно, этот спирт выпил - за наш упокой. А сам для себя обрел бессмертие.
– Какие-либо последствия могли проявиться только в последующих поколениях этого дедушки. Однако, какие - то мне неведомо. Не испытано ни на ком.
– У вас есть братья-сестры, Антуан?
– спросила Изольда.
– Habst Du Geschwister?
– рявкнул над его ухом матрос, ибо Антон, о чем-то задумавшись, предыдущий вопрос пропустил мимо ушей.
– Умерли во младенчестве, - очнувшись, ответил он.
– А прочие родственники?
– Знакомый вам дядя по матери. Ее двоюродный брат.
– Дети у дяди есть?
– Нет, по-моему. Дед, кстати, что-то сказал тогда, когда вы меня бубнами обрабатывали, про него. Мол, он и сам не знает, кто он такой - так или что-то вроде этого. Я не понял, да и вообще значения не придал.
– Так может он вам не дядя, а посторонний какой, - усомнилась Изольда.
– Вы документы его видели?
– Видел, - успокоил Антон.
– Дед не в этом смысле выразился. Он - дядя, но вдобавок - кто-то еще. По крайней мере, именно это, как мне теперь кажется, дед и хотел мне сказать.
– Ах, жалко мы этого дядю отшили, - сказала Изольда.
– Надо б его исследовать, понаблюдать. Что-то в нем есть такое... Теперь никогда не узнаем...
– Мы знаем главное: золото где-то здесь. Было, во всяком случае, - сказал Антон.
– Ай да ослик! Ай да Антон!
– одновременно воскликнули Смирнов и Изольда.
Избушку продолжало равномерно раскачивать, хотя звуки снаружи стихли. Смирнов попытался открыть дверь, но она не поддавалась.
– Бросьте это, поручик, - сказала Изольда.
– Давайте хотя бы ночь спокойно пересидим. А потом уж совместными усилиями вышибем ее вон. Помогите лучше Вовке.
Матрос, взяв в руки топор, в поисках тайника простукивал стены, отчего на головы постояльцев сыпалась древесная гниль. Но бревенчатые стены издавали плотный сухой звук, одинаковый по всем четырем плоскостям, так что предполагать за ними наличие полости даже матрос не стал. Тогда он принялся за взламывание половиц. Отодрал одну, посветил фонарем. И надолго замер над открывшимся перед ним отверстием.