Никоарэ Подкова
Шрифт:
– Знаю я вас, - горестно рассмеялся Никоарэ, - не раз я бился с вами и побеждал!
39. РАССКАЗ КУМА НЕКУЛАЯ
Солнце жгло в полную силу. Стоял месяц сенозарник [август] лета тысяча пятьсот семьдесят восьмого, - знойная пора, когда в Молдове начинается жатва.
На постоялом дворе Горашку Харамина, у распутья дорог, ведущих в Сучаву, Яссы, Пьятру и Роман, встретилось несколько приезжих; ища спасения от палящей жары, они устроились в тени ореховых деревьев. К путникам подсели местные жители - отдохнуть от трудов, освежиться в прохладе, а главное
Это было в четверг, двадцать второго числа. К постоялому двору то и дело подъезжали путники. Первыми прискакали с северной стороны по большому шляху, проложенному вдоль берега реки, двое всадников на низкорослых конях; ехали они, как видно, издалека: часть поклажи у обоих была приторочена у седла, остальную они везли в больших переметных сумах на запасных конях.
Харамин внимательно оглядел их и одобрительно кивнул головой. Ему нравились выносливые кони с хорошим ходом; Горашку Харамину немало довелось видеть таких коней минувшей осенью, когда из Запорожья пришел в страну Никоарэ Подкова с молдавским и козацким войском. Горашку даже показалось, что он знает и подъехавших ко двору всадников, только он не мог припомнить, где и при каких обстоятельствах видел их. Может быть, встретились в Романе, когда рубили головы братьям Грумеза, сановникам Петру Водэ Хромого?
Вслед за этими чужеземцами дорогой, которая вела из Рэзбойен и Тупилац, пожаловали к полдню еще трое, должно быть, горные пастухи, подумал хозяин. У пояса висят башлыки, на голове - широкополые шляпы; беленые сывороткой рубахи стягивает широкий кожаный кимир, на ногах кожанцы с загнутыми носками. Как и у тех, что прибыли ранее, у всех троих наверняка есть оружие, только не на виду. Косматые кожухи приторочены сзади у седел; должно быть, в них и припрятаны балтаги с короткой рукояткой.
Сняв поклажу с коней, они, как и первые всадники, некоторое время отдыхали. Поглядели на козацких лошадок - те свободно паслись на лужайке, ловко отрывая зубами сухие пучки травы.
– Добрые кони, - проговорил старый овчар, - сами добывают себе корм. Да и наши гуцульские не хуже. Вы вроде как нездешние будете?
Старший из двух незнакомцев, приехавших с северной стороны, кивнул: верно, мол, нездешние. Но ничего не ответил. Он был седой, немного взъерошенный, с затуманенным взором. Его спутник был помоложе, черноволосый и смуглый, глаза у него блестели, точно капли дегтя.
Старший овчар нагнулся к своим товарищам (один был его лет, другой молодой хлопец) и шепнул им несколько слов. Те кивнули.
– Просим хозяина подойти к голодным, а пуще того жаждущим путникам, обратился он к Горашку Харамину, стоявшему среди земляков.
Харамин заторопился:
– Хлеб у меня есть, - заверил он, - а брынза, поди, у ваших милостей у самих найдется.
– Верно, хозяин. А еще потребуется нам кувшин вина.
– Можно.
Хозяин оборотился к приезжим, прибывшим первыми.
– А вашим милостям что будет угодно?
– Да и нам бы кое-что потребовалось, только мелких денег нет.
–
– Серебряных талеров, братец Харамин.
– Ну что ж, не разменивая серебряных талеров.
Седой проезжий рассмеялся.
– Добрые порядки в молдавской стороне.
– Верно, - подтвердил хозяин.
– Только вот господарские порядки никуда не годятся. Откуда же вы следуете, ваши милости?
– Такому достойному человеку можно и сказать: от ляхов едем.
– Вот как! Друг другу приятели будете, что ли? На братьев вроде как не похожи.
– Нет, мы братья. Не по матери - по кручине.
Харамин вытер рукавом потный лоб и с удивлением уставился на собеседника.
– С тобой, добрый человек, не помню, чтобы встречался я, а вот товарищ твой заезжал ко мне на постоялый двор.
– Возможно, - молвил седой путник.
– Заезжал я на твое подворье, батяня Горашку, - подтвердил второй путник.
– У тебя хорошая память.
– Узнаю голос, - обрадовался хозяин.
– Я ведь тоже певчим был на своем веку. Зовут тебя Иле, и проезжал ты летось с дьяком. А тот дьяк такое нам поведал, что его и теперь еще вспоминают наши земляки.
Пастухи, не мигая, смотрели на них, прислушиваясь к разговору. Потом оставили свой угол и подошли поближе.
– Хозяин, - попросил самый старший, - не томи ты нас ради бога. Принеси-ка побыстрее кувшин - угостим братьев по кручине.
– Живо сбегаю, одна нога здесь, другая там, - крикнул Харамин.
Он и впрямь побежал и мигом воротился, запыхавшись, неся два больших кувшина. Один поставил возле себя, второй пододвинул поближе к приезжим.
– Дозвольте, люди добрые, - проговорил он, - позвать и вон тех селян из долины Молдовы выпить из моего кувшина. И вас дозвольте попотчевать. А как опорожним мой кувшин, тогда пейте из своего.
– Быть по сему, - согласился старый пастух.
– Мы достанем из дорожной сумы копченой брынзы, а радушный хозяин даст нам хлеба и велит своему одноглазому служителю поджарить на угольях кусок сала, чтобы хватило всему собранию. У меня в поясе, хозяин, денег вдосталь.
Младший брат по кручине, Иле Карайман, кинул долгий взгляд на овчаров, вспомнилась ему удалая застольная, и, не долго думая, он затянул сладким голосом:
Каждый день вино я пью,
Где же я деньги достаю?
Хоть работать не люблю,
Хоть не сею, не полю,
Деньги в поясе коплю!
– Ох-ох!
– вздохнул он, - давно уж не радовалось сердце мое.
Седой пастух тут же загудел басом:
Пил я день и пил неделю,
Сорок дней шальной от хмеля,
Девять уж коней пропил,
Жажду все ж не утолил.
– Так ты, братец, вон какой?
– обрадовался взъерошенный путник из ляшской стороны.
– Ударим по рукам! И пить желаю я с тобой из одной чаши.
Когда первый кувшин был опорожнен, старый пастух оттолкнул его ногой и, потянув к себе свой кувшин, наполнил кружку.