Никогда не было, но вот опять. Попал 3
Шрифт:
Поняв, что больше ничего интересного от вдовы он не добьется, Жернаков с ней распрощался и поспешил в полицейское управление, где его уже дожидался городовой Горлов Игнат Степанович.
Городовой, которого Карл Оттович охарактеризовал как толкового полицейского, на вопрос о Дермидонте Хренове сказал, что слышал от него про Сивого, но слишком верить Хренову нельзя, поскольку сильно пил последнее время Дермидонт, аж до чертей допился.
— До каких чертей? — машинально спросил Павел Кондратьевич и получил ответ.
—
— Вот как! И почему этот Сивый так его невзлюбил? — спросил Жернаков. Он чувствовал, что городовой что-то не договаривает и попытался наводящими вопросами вытянуть из него дополнительную информацию об этом Сивом.
— Хренов сказал, что Сивый родственник купеческой вдовы Зотовой, вот, мол, и рассердился Сивый.
— Стоп! Стоп! Что это за купеческая вдова? Давай-ка, Игнат Степаныч, обо всём этом поподробней.
Пришлось городовому рассказывать о взаимоотношениях Зотовой и Хренова.
— Вот оно что! Значит хотел Хренов Зотову на двести рублей нагреть, а ты, Игнат Степаныч. во всем разобрался и вывел этого Дермидонта на чистую воду? Я правильно тебя понял? — подвёл итог всей истории с чертями и купеческим сыном Жернаков.
Горлов утвердительно кивнул:
— Дык так и было. Когда этот парень стал Дерьке вопросы задавать, я сразу понял, что врёт Дерька про долг. Ну, мы с Ляксеем прижали его, он и сознался, что выдумал всё. Хотел, мол, вдову наказать за то, что дала ему от ворот поворот.
— Так! А Ляксей — это кто? — продолжал расспрашивать не слишком словоохотливого городового Павел Кондратьевич.
— Забродин его фамилия. Он со своим дедом, Щербаковым Софроном у Зотовой дом недостроенный покупали. Сами же крестьяне из села Сосновки. Я у них паспорт проверил. Ляксей парень молодой, но странный. Одежка на нем господская и разговаривает не по-деревенски. За Зотову заступался. Меня попросил присматривать за ее семейством, чтоб не обидел кто, мол, уважаемый человек за вдову хлопочет. Дед же из старообрядцев, здоровый как медведь и крестится двумя перстами. Остановились у родственника своего Зимина. Я к Зимину заходил, тот подтвердил, что приехали из Сосновки к нему родственники. Дед с двумя внуками и ещё трое пацанов деревенских, мол, кое — что продать привезли, ну и закупиться кой — чем в городе к зиме.
— А почему ты, Игнат Степанович, захотел их проверить?
— Дак это мой участок, вот и блюду порядок. А потом, когда Дерька мне рассказал про Сивого, то я этого Ляксея спросил уж не Сивый ли зотовский родственник?
— Ну а он что?
— Сказал, что никого Сивого он не знает, а позаботиться о вдове его просил Гурьев Артемий Николаевич, племянник тюменского исправника. Якобы приезжал этот Гурьев в Сосновку летом.
— А не соврал ли он тебе, что не знает Сивого? — решил уточнить Жернаков.
— Дак кто ж его знает, может и наврал. Уж больно говорливый хлопец этот Ляксей.
— Понятно. А чего же ты, Игнат Степаныч,
— А чего докладывать? Документы у них есть, порядок не нарушают, да и уехали они уже в свою Сосновку.
— А что за драка была у Хренова с какими-то варнаками?
— Вы про Гирю с Худым? Так Дерька Гирю, то — есть Гирькина Афанасия, с детства знает. А Гирькин с Худым в розыске были и хотели у Дерьки денег попросить, чтобы из Барнаула уехать, а тот не дал. Вот и разодрались.
— Ясно!
Убедившись, что больше ничего существенного от городового он не услышит, Павел Кондратьевич отпустил его, похвалив за работу. Попросил только, если Хренов в ближайшие три дня появится, то сообщить об этом своему начальству. Тот пообещал не только сообщить, но и самого Дермидонта предоставить.
Поговорив с городовым, Жернаков решил заглянуть к приятелю в кабинет. Карл Оттович сидел за столом и читал какие-то бумаги. Увидев гостя он воскликнул:
— Паша, молодец, что зашел! А то я уже хотел за тобой посылать. Садись и слушай, что наши сыскари накопали по Головану.
Граббе отложил бумаги, с которыми работал, взяв лежащую в стороне папку, раскрыл ее и начал читать:
— Итак: Шубников Гавриил Сысоевич (кличка Голован) из мещан, 1842 года рождения, город Тобольск. В 1861 году предан суду за кражу и приговорён к пяти годам каторжных работ. После отбытия наказания проживал в городах Красноярск, потом Томск. Последние семь лет жил в Барнауле. Ни в одном из этих городов в связях с криминалом замечен не был. Кстати в Томске у тебя ничего на этого варнака нет?
— Не припомню. Наверное не попадался. Хитер видно был. И наверняка с Хруновым и Голубцовым знаком. Может даже на них работал. По крайней мере ювелир Гуревич сказал мне, что интересовался Голубцов этим Шубниковым. А вы в Барнауле разве не знали, что он один из «Иванов»?
— Знали конечно. Но ни разу не удавалось его взять на горячем, людишек его брали, но те его не сдавали, может уважали, а скорее всего боялись. И потом, особых дел в городе за ним не замечено. Только сейчас выяснили, что главный его интерес, это золотишко нелегальных старателей. Был у него подельник по кличке Рябой, вот он и потрошил золотничников. А награбленное золото Головану сплавлял за треть настоящей цены, а тот видимо Голубцову, да еще плюс золотоносные участки.
— Вот как! Не знал я об этой статье дохода Хрунова. Как бы этого Рябого прищучить. Выяснили кто он такой?
— Выяснили. Квасов Силантий. Семь лет назад сбежали с каторги шестеро. Главным у них и был Рябой. Он же, похоже, и подбил остальных. Двух стражников убили, Правда, ушли не слишком далеко. — Граббе покопался в папке, извлек пару листков и подал их Павлу Кондратьевичу:
— Читай!
Тот взял листки и по мере чтения Брови его поднимались вверх:
— Ни хрена себе! Четверых варнаков голыми руками придавил. Силен, однако, этот Щербаков Софрон. Что же его не арестовали?