Никогда не целуйся с незнакомцем

Реншоу Уинтер

Когда сестра добилась приглашения на утреннее шоу, Харрисон настоял, что Коко Биссетт звучит более коммерчески, и это имя внушает больше доверия, чем Дакота Эндрюс. И уже было странно думать о ней не как о Коко Биссетт. А Дакоты Эндрюс будто вообще никогда не существовало.

Мы прошли долгий путь от шаркания по грязным полам до щёлканья каблучками Manolo по мрамору самых дорогих апартаментов мира. «Это часть работы, Эддисон», – говорила она всякий раз, когда я что-нибудь спрашивала.

У каждого из нас были собственные формы признания. Мои приходили в виде

подписанных контрактов и чеков на шестизначные суммы комиссионных. Её проявлялись в любви и обожании совершенно незнакомыми людьми.

— Слышала последние новости? — спросила Коко, сделав глоток своего Перрье. Её большие голубые глаза, которые были так похожи на мои, вплоть до ледяных серых вкраплений в радужках, мерцали в колеблющемся огне свечей.

— Нет?

— Мама выходит замуж.

— Опять? Который уже раз, шестой?

— Пятый. По-моему. Если не считать Дейла.

— О, боже, давай не будем считать Дейла, — я содрогнулась при воспоминании о волосатом мужчине, который с маниакальной частотой лгал нашей матери и вытянул из неё всё, что осталось от её жалкого 401к⁹. Однажды нам с Коко придётся заботиться о маме, мы это понимали, но, по крайней мере, мы всегда это планировали. Хуже всего было то, что Дейл настоял, чтобы они жили в гражданском браке, потому что он был связан долгим, продолжительным разводом с женщиной из Айовы. Мы обнаружили, что такой женщины никогда не существовало, и всё это было обыкновенным мошенничеством. Он был одним из таких мужчин.

— Как его зовут?

— А это имеет значение? — закатила глаза Коко, а затем, как только к нам подошёл официант, нацепила свою лучшую «для-телевизора» улыбку. Она контролировала свои эмоции словно с помощью переключателя. — Да, привет, мне, пожалуйста, бокал пино-нуар. Спасибо.

— Джин с тоником, спасибо, — сказала я. — Так, когда мама собирается мне об этом рассказать?

— Понятия не имею. Скоро, — предположила Коко. — Она мне сказала только сегодня. Они с будущим мужем приезжают в город. Кажется, у него есть сын, который живёт здесь. Она хочет, чтобы мы все вместе поужинали.

— Одной большой счастливой семьёй.

— Именно, — Коко сделала глоток только что принесённого вина. — Эта женщина весьма настойчива. Ей пятьдесят восемь лет, и она всё никак не может отказаться от мысли, что нам нужна идеальная семья.

— Этот корабль уже давно уплыл.

— Это ты мне говоришь, — сыронизировала Коко, и в её голосе прозвучал намёк на кентуккийский акцент, который мы оба похоронили много лет назад. Когда мы только переехали в Нью-Йорк, то месяцами практиковались, чтобы его искоренить, а Коко ещё узнала несколько приёмов в колледже, где обучалась радио и тележурналистике. Больше никто не мог сказать, что мы из Кентукки, хотя иногда, когда одна из нас злилась, акцент проявлялся в полную силу.

Телефон Коко завибрировал, она подняла палец и пробормотала извинения, отвечая на звонок. По-видимому, это был Харрисон. Её бывший муж. Никогда не понимала их отношений, а Коко никогда не вдавалась в

подробности того, почему они два года назад развелись, но всё ещё жили вместе.

«Ты просто хочешь, чтобы я переехала, и тогда ты сможешь продать мне квартиру», – обычно поддразнивала она меня, пытаясь сменить тему.

Коко отошла от стола, чтобы ответить на звонок, и, судя по тому, как она махала рукой, они с Харрисоном снова сцепились. Моя сестра была отчаянно независима, но любила так же неистово, как и проживала свою жизнь, и нежное сердце Коко было её ахиллесовой пятой.

Именно поэтому мы никогда не позволяли себе поднимать разговор о её школьной любви – парне, который теперь был известным кантри-певцом. И неважно, что каждый раз, когда выходил очередной альбом, его лицо красовалось на всех рекламных щитах на Таймс-Сквер. Казалось, она жила своей жизнью, как будто его никогда не существовало, но я сразу чувствовала её гнев, если только осмеливалась упомянуть при ней его имя или его музыку.

Пока ждала, я сделала глоток коктейля и стала перекладывать столовые приборы, осматривая помещение в поисках знакомого лица. За последние несколько лет я продала и сдала в аренду тысячи квартир, кондоминиумов и особняков, и мне казалось, что, каждый раз выходя из дома, я всегда сталкиваюсь со знакомыми людьми. Для меня это стало чем-то вроде игры.

Оглядевшись вокруг, я наполнила рот ещё одним глотком моего напитка и практически захлебнулась, как только увидела его.

Уайлдера.

В этом ресторане.

Сидящим напротив женщины со светлыми, как у меня, волосами.

И он тоже увидел меня.

Я закашлялась, когда жидкость попала не в то горло, и поднесла льняную салфетку к губам, пытаясь взять себя в руки. Выбравшись из-за стола, я направилась в туалетную комнату, не желая устраивать представление.

Чтобы хоть немного сегодня поработать, я постаралась выкинуть его из головы и до сих пор не решила, что с ним делать. Нельзя было отрицать той раскрепощённости, что я почувствовала, отдав контроль над своим телом мужчине, который точно знал, что с ним делать. Но нельзя было также отрицать и того освобождения от полного контроля над моим собственным сердцем.

Когда я вышла из уборной, он стоял там. Скрестив на груди руки. С ухмылкой на лице. Поджидая меня.

— Мир тесен, — сказал он, оглядывая меня с ног до головы, и ступил в моё личное пространство, завладевая им. — Ты здесь на свидании?

— Нет, — ответила я. — С сестрой. Она где-то здесь. А ты?

— Я здесь с тётей. Определённо не на свидании, — уточнил он. — Я, конечно, извращенец, милая, но не настолько.

— Ладно, наслаждайся обедом, — сказала я, пытаясь притвориться скромной и надеясь, что он не заметит эффекта, который оказывал на меня. В его присутствии мне становилось трудно дышать, и когда наши глаза встретились я едва могла ясно мыслить.

— Подожди, — сказал он, взял меня за запястье и потянул на себя. — Ты всегда так одеваешься, когда обедаешь с сестрой?