Никогда не говори «навсегда»
Шрифт:
— Что это?
— А ты почитай… — с досадой произнесла она. — Это бумажка из женской консультации. Мне по ней направление на аборт выписали.
— Что?..
— Господи, Ганин, неужели ты ничего не понял? — вздохнула она и села прямо в центр одежной кучи. — У нас мог бы быть собственный ребенок!
— А… а почему ты мне тогда ничего не сказала? — растерянно спросил он, вертя в руках больничный бланк.
— Хороший вопрос. Я тебе не сказала именно потому, что ты, Ганин, вел себя как отъявленный эгоист. Ты очень хорошо дал
— Неправда! Я тебе ничего такого не говорил! — возмутился он.
— Словами ты действительно ничего не говорил, — резонно возразила Рита. — Но зато всем своим поведением… Я именно поэтому была поражена тем, как ты обрадовался Мике!
— А-а… — сказал он, садясь рядом. — Вот ты чего твердила все время о том, что я тебя обманул… Ты именно это, оказывается, имела в виду.
— Именно! — язвительно повторила Рита. О том, что, помимо всех прочих обстоятельств, она думала и о своей карьере тоже, Рита распространяться не стала. Пусть Ганину будет больнее. Пусть думает, что это он во всем виноват…
Он сидел рядом, мрачный и подавленный.
— Если бы ты мне сразу все сказала… — тихо произнес он. — Все было бы по-другому. Ты понимаешь…
— Ганин, теперь уже поздно, — перебила она.
— Ты понимаешь, что такие вещи должны решаться только вдвоем? — с отчаянием договорил он.
— Ганин, а ты вспомни о Кате, — холодно подсказала Рита. — Она ведь тоже не захотела ставить тебя в известность. И, как я поняла, только исключительные обстоятельства вынудили ее предъявить тебе Мику. Во всем виноват ты, один ты! Потому что ты холодный, жесткий, жестокий человек, от которого трудно ожидать чего-то хорошего…
Ганин усмехнулся краешком рта, а потом лицо его снова замерло, словно маска.
Рита даже подумала — не переборщила ли она с упреками?
— И что же мне теперь делать? — спокойно спросил он. Спросил скорее не ее, а себя.
— Что-что… — съехидничала Рита. — А вот что хочешь, то и делай!
— Прекрасный совет, — кивнул он. — Осталось только подумать над тем, чего я действительно хочу…
Дождь лил уже который день.
Катя вернулась с работы в начале восьмого, промокшая до нитки, так как утром забыла захватить с собой зонтик. Холодно не было — нет, но сырой воздух нагонял тоску.
Надо было поужинать и заняться каким-нибудь делом, но у Кати кончились силы. Она ничего не хотела. Катя стояла у окна и завороженно смотрела, как по стеклу бегут капли дождя, сливаясь в тоненькие ручейки, а потом снова разбегаясь в разные стороны. Город плавал в серебристой мороси, а над черным асфальтом проплывал туман. От того, что солнце пряталось за густыми низкими облаками, этот долгий белесый вечер в конце мая казался совсем уж нескончаемым.
Звонок в дверь прозвучал как слуховая галлюцинация.
Катя
Катя бросилась открывать, но, к изумлению и разочарованию, обнаружила на пороге Алексея.
— Ты? — спросила она машинально, отступая назад. — Что тебе надо?
— И это все, что ты можешь мне сказать? — усмехнулся он, заходя. — Удивительно ласковый прием.
— Леша, господи… Да что с тобой? Я тебя не узнаю… — расстроенно произнесла она.
В самом деле, ее любовник выглядел несколько необычно. Потертые джинсы, растянутый на локтях свитер, многодневная щетина, мешки под глазами, всклокоченные несвежие волосы, брызги дождя на лице — как слезы… Ничто в нем не напоминало того образцово-показательного яппи, звезду банковского дела, каким он был совсем недавно.
— Леша! — пробормотала она, машинально прикоснувшись к его щеке ладонью. — Леша, да как же это…
— Меня многие теперь не узнают, — пожал он плечами. — Между прочим, меня уволили.
— Но за что?
— Да вот за это самое, — просто ответил он. — За несоответствие имиджу. И вообще…
— Ты все это время жил у Петренко? — спросила Катя. — Впрочем, зачем я спрашиваю, я и так знаю.
Алексей прошел на кухню, по-хозяйски поставил чайник на плиту.
— Промок, как собака, — хмуро сообщил он. — У тебя есть чего-нибудь перекусить? — Он открыл холодильник. — М-да, негусто…
Одинокий кусок сыра лежал на полке, завернутый в целлофан.
— Я могу макароны сварить, — спохватилась Катя и распахнула дверцы подвесной полки. — Ой, нет, не могу… Макароны, оказывается, кончились.
— Я тебя тоже не узнаю, — невесело засмеялся он, с треском почесав небритый подбородок. — Как ты сына-то кормишь? Да, а где, кстати, он?
— Мика у Ганина, — сказала Катя. — А мне, в общем, мало чего надо.
— У кого? — удивленно спросил Алексей.
— Ганин — это отец Мики.
— Тот самый? — изумился Алексей. — Ну надо же… Откуда он взялся? Ты говорила, что он вроде бы где-то далеко, в другой стране…
— Нет, он в Москве. Очень обрадовался Мике. Они теперь — неразлейвода.
Алексей разрезал сыр на несколько ломтей, заварил в кружке чай.
— Ты в курсе, что твоя жена сделала? — спросила Катя.
— А, ты про это… Да, разумеется. Со мной беседовали. Товарищи из соответствующих органов… Но толку-то! Ведь, по сути, во всем братец ее ненормальный виноват.
Катя села напротив, обхватила голову руками.
— Это было просто ужасно, — стараясь не терять самообладания, пробормотала она. — Какое-то время мне казалось, что я потеряла Мику навсегда…
— А мне ничего не казалось, — бесстрастно произнес Алексей. — Я свою дочь уже потерял, и это совершенно необратимо…