Никола Тесла. Портрет среди масок

Пиштало Владимир

Какой Запад? Какой Восток?

102. На развеселой карусели немилосердного заката

— Похули Бога и умри! — сказала жена Иова.

Неописуемый старичок месяцами топтал мягкие ковры «Уолдорф-Астории». Его пугали медлительные лифты в железных клетках, мрамор и орхидеи. Печалили абсурдные вазы эпохи Мин в холлах.

Читатель, тебя это беспокоит?

Наш герой совсем забыл, что он задолжал мистеру Болту, владельцу «Уолдорф-Астории», девятнадцать тысяч долларов.

Ну и что? Ведь и весь мир многое ему должен.

А

правда ли, что он отписал башню Уорденклиф мистеру Болту в счет долга?

Башня Теслы уже много лет стояла пустая. Сверкающая сталь покрылась ржавчиной.

Как мы уже говорили, до войны наш дорогой дезориентированный герой время от времени садился в

Ночной поезд в Уорденклиф!

Сопровождаемый тенью Эдгара Аллана По, он входил в огромный дремлющий холл «Гранд-сентрал-стэйшен». В этот поздний час там не было красных фуражек вокзальных носильщиков. За ним следовало эхо его шагов и мыслей. Он поднимался по мраморным ступеням и замирал над пустой пассажирской ареной. На центральном шаре четверо часов показывали полночь. Полночь. Полночь. Полночь. Полночь. На бронзовых цепях висели светящиеся яйца. Огромные окна были рассечены гибким железом. Купол покрывали золотые созвездия. Одинокие шаги раздавались в пустом холле под судьбой, которую определяли звезды.

Он садился в ночной поезд в Уорденклиф.

Как ночная бабочка, он бился в чужие окна.

Он утопал в «Нью-Йорк сан» по соседству с Маленьким Нимо.

Унесенный. Унесенный.

Приезжал в Уорденклиф. Дезинфицирующий ураган огромного напряжения проносился сквозь его все еще детское сердце… Сердце, которое и десять лет спустя, как и теперь, верило, что бесценные башни нельзя разрушать, несмотря ни на какие договоры.

Они были унесены, унесены.

Войной. Временем.

Его возмутило то, что Болт не защитил Уорденклиф.

Соседи с окрестных ферм, м-р Джордж Хагеман и м-р Де Вит Бейли, а также близорукая вдова Джемайма Рендалл, собрались, чтобы посмотреть на чудо невиданное. Много раз их будил свет, возникавший на этом мистическом месте.

Стальная компания Смайли готовилась разобрать башню…

…всего за десятую часть ее стоимости.

Опять собиралась гроза. Облака на западе были стального цвета. Безумное солнце пало на Уорденклиф. Башня стала похожа на зеленую муху. Башня понеслась на развеселой карусели немилосердного заката. Сверкала каждая железная балка шестидесятиметрового монстра.

Грянуло.

Наблюдатели вздрогнули при падении.

Пейзаж стал серым, будто его засыпали гипсом.

Огромное око Уорденклифа стремительно прокатилось по шафранной пыли.

— Это конец мечты, — в наступившей тишине произнес Де Вит Бейли.

103. Миллион кричащих окон

Тесла был в Чикаго, когда ему сообщили.

От этой новости у него пересохло во рту и язык перестал ворочаться. «Наверное, мудрец и в самом деле не лучше дурака, — подумал он, — а человек — скотина». Растерзанная башня валялась на картофельном поле. Вряд ли его внутренний мир выглядел иначе.

Уорденклиф был его подмостками, с которых он обращался к миру, его местом преображения,

его высокой любовью, его космическим костылем, стальным домом для Баш-Челика, домом, которого у него никогда не было.

Гудини мог выкарабкаться из любой ситуации. Он — нет.

Однажды у него сгорела лаборатория. Тогда он оглох от ужаса. Сажа липла к его волосам.

Он отказался от любовного предложения мостовой пасть на нее с поникшей головой, обнять ее и умереть на ней. До зари он блуждал по городу с миллионом шипящих ламп на улицах и с висельником в каждой комнате.

— Похули Бога и умри, — шептала жена Иова.

104. Ум-па! Ум-па!

Он был в кресле парикмахера, когда раздалось это. Он отбросил газету. Клин золотого света пересек улицу. Ощутив на плечах солнце, улицу перешел и он. И только тогда обнаружил, что не стер с лица мыльную пену.

— Война окончена! — кричали румяные лица.

Его заплеснули прекрасные улыбки и счастье.

Тесла вертел головой, стараясь увидеть, как человечество воодушевленно танцует под музыку космоса. На нью-йоркских авеню смеялись заводные механизмы, налитые героическим пивом, харизматические механизмы держали речи, расчлененные механизмы целовались и отбивали чечетку.

Каждый искал, кого бы обнять.

— Конец! — кричали счастливые победители.

Конфетти, словно цветы, сыпалось на Пятую авеню.

— Ум-па! Ум-па!

Карузо патетически пел песнь победы.

Тесла в суматохе чудесным образом столкнулся с Джонсоном и героем испанской войны Гобсоном. Он стер с лица мыльную пену и выбросил платок. Только тогда они обнялись. Глаза непроизвольно слезились, и плач подкрался ниоткуда.

Зараженный братством, Тесла захлебнулся и ликовал вместе с веселым городом.

В подаче лживых газет сыны света победили сынов тьмы.

— Ах! — вздохнул Тесла. — Время все расставило по своим местам.

За исключением того, что была сломана золотая рама и нигде ничего больше никому не принадлежало.

По дороге в отель, в двух кварталах от Центрального парка, праздничные толпы поредели, и Тесла нахмурился. Опять его сознание вернулось к размерам катаклизма. Тонкая чувствительная бровь изогнулась.

— В Париже вскоре победители пройдут парадом под Триумфальной аркой, — сказал великолепный математик Джонсону. — Знаешь, сколько продлится парад? Два часа. Знаешь, сколько бы заняло шествие только французских трупов? Двадцать три часа!

Стяги полоскались на ветру.

Святые тряпочки полоскались на ветру.

Духовые оркестры расходились на перекрестках. Грузовики развозили букеты радостно машущих людей. Ноги отплясывали сами. Люди целовались с незнакомцами, смеялись сквозь слезы, качали друг друга, плясали на улицах. Люди сами замечали ритмы приливов и отливов, которые руководили ими. Все бросились на войну как на свадьбу. Теперь Нью-Йорк яростно праздновал венчание с миром. Нет больше ни артиллерии и слепоты, ни пищи, смердящей трупами. И парни вернутся. Вернутся с пустыми глазами, видевшими бездну. И папа вернется. Милый Боже, позволь ему вернуться, пусть только вернется! И мир станет свободным. И мир обновится.