Николай и Александра
Шрифт:
Дирижером придворной жизни, церемониймейстером всех событий, происходивших при дворе, раздававшим ордена и ленты, арбитром всех споров был престарелый граф Владимир Борисович Фредерикс, потомок шведского дворянского рода. В 1897 году, в возрасте шестидесяти лет, Фредерикс стал министром императорского двора. Должность эту он занимал вплоть до событий 1917 года, когда она была упразднена. Николай Александрович и Александра Федоровна души не чаяли в «our old man» [31] , как они называли Фредерикса. Тот, в свою очередь, относился к государю и императрице как к родным детям и в узком кругу называл их «mes enfants» [32] .
31
«Наш
32
«Дети мои» (фр.).
«Граф Фредерикс, – писал Морис Палеолог, французский посол, – вполне олицетворяет жизнь двора. Из всех подданных царя на него сыплется больше всего почестей и титулов. Он – министр императорского двора и уделов, генерал-адъютант, генерал от кавалерии, член Государственного совета, канцлер императорских орденов, главноуправляющий кабинетом Его Величества. Все его долгое существование протекло во дворцах и придворных церемониях, в шествиях и в парадах, под шитьем и галунами… Он посвящен во все тайны императорской фамилии. Он раздает от имени императора все милости и все дары, все выговоры и все кары. Великие князья и великие княгини осыпают его знаками внимания, так как это он управляет их делами, он заглушает их скандалы, он платит их долги. Несмотря на всю трудность его обязанностей, нельзя указать ни одного его врага, столько у него вежливости и такта. К тому же он был одним из самых красивых людей своего поколения, одним из самых изящных кавалеров, и его успехи у женщин неисчислимы. Он сохранил свою стройную фигуру, свои очаровательные манеры… Он совершенный образец своего звания, высший блюститель обрядов и чинопочитания, приличий и традиций, учтивости и светскости».
Но возраст давал себя знать. Фредерикс выдыхался, силы оставляли его. Засыпал во время заседаний. Стал забывчив. Во время войны во дворец прибыл князь Барятинский, чтобы вручить государю орден Святого Георгия. «Фредерикс направился к царю объявить о приходе князя, – вспоминал Г. Боткин, – но, пока брел из комнаты в комнату, забыл, зачем идет, и ушел прочь. Государь ждал князя в одной комнате, князь государя – в соседней. Оба были удивлены и раздосадованы такой медлительностью». В другом случае Фредерикс подошел к государю и, приняв его за своего зятя, Воейкова, спросил: «А ты будешь сегодня на высочайшем завтраке?» Когда император недоуменно посмотрел на министра, тот объяснил, что принял его за кого-то другого.
Вторым любимцем Николая II среди придворных был князь В. М. Орлов, начальник военно-походной канцелярии Его Величества. Высокообразованный, с саркастическим складом ума, потомок одного из фаворитов Екатерины II, князь был всем известен как «толстяк Орлов». Он был настолько тучен, что, садясь, не видел собственных коленей. В прежние времена он был конногвардеец, но в пожилом возрасте не мог уже забраться на лошадь. Во время парадов, когда государь и его свита ехали верхом, Орлов шел рядом с ними пешком.
Естественно, эти придворные были ярыми монархистами «plus royaliste que le roi» [33] . Россия, какой ее хотелось бы видеть таким людям, как Орлов, была страной робких, глубоко набожных мужиков, всей душой преданных царю. Врагами же России были те, кто подрывал самодержавие, – политиканы и революционеры. Такие речи нашептывались императору, несмотря на военные поражения, восстания, взлеты и падения министров и членов Думы. По словам Г. Боткина, волшебный, сонный мир Царского Села, убаюканный песнями усатых сирен, которые напевали «Боже, Царя храни», добросовестно посещали церковь, время от времени со скромным видом спрашивая, когда наградят их очередным орденом, представят к следующему чину или увеличат жалованье, в конце концов
33
«Более монархисты, чем сам король» (фр.).
«Дворец был построен покоем, – писала Т. Боткина, дочь лейб-медика, разделившего судьбу царской семьи. – Фасадом своим, центром которого являлось полукруглое окно кабинета Его Величества, он выходил на газонную часть парка. Флигеля выходили на большой двор, с чугунными воротами на улицу. В левом флигеле и нижнем этаже центра находились парадные комнаты; в правом флигеле помещалась часть свиты и коронованные гости; в верхнем этаже центра была спальня Их Величеств и комнаты Их Высочеств… Жили они очень тесно. Алексей Николаевич имел две комнаты: спальную и классную. Великие княжны имели две спальные, в которых они жили по двое». Возник особый мир, где царская семья вела уединенную, мирную жизнь.
После бракосочетания Александра Федоровна велела заново отделать комнаты в их флигеле. Для портьер, ковров, обивки мебели, подушек использовались яркие ткани, выписанные из Англии. Любимым цветом императрицы был mauve – сиреневый. Из комнат на втором этаже, предназначенных для детей, была вынесена громоздкая мебель. Ее заменили простые кровати и комоды светлого дерева. Комнаты были задрапированы английским кретоном ярких, веселых тонов. Благодаря стараниям царицы правое крыло дворца стало походить на уютную английскую виллу.
Границу, отделявшую этот интимный мир от остальных дворцовых помещений, охраняли четыре кричаще одетых экзотических телохранителя. У дверей рабочего кабинета царя или будуара, где отдыхала императрица, стояли огромного роста негры в алых шароварах, шитых золотом куртках, туфлях с остроконечными, загнутыми вверх носками. Подруга Александры Федоровны, Анна Вырубова, вспоминала: «За ее стулом стоял арап Джимми в белой чалме и шитом платье. Арап этот был одним из абиссинцев, которые дежурили у покоев Их Величеств… Абиссинцы эти были остатком придворного штата двора времен Екатерины Великой». В действительности же это был американский негр по имени Джим Геркулес. Некогда нанятый Александром III, Джим продолжал свою службу, движимый лишь личной преданностью царской семье. В отпуск Джим ездил в Америку, откуда привозил детям гостинцы – банки повидла из гуайавы.
За тяжелыми дверями, охраняемыми этим фантастическим квартетом, жила своей размеренной жизнью императорская семья. Зимой Царское Село покрывала снежная пелена, солнце вставало лишь в девять часов. Император же к семи был уже на ногах. Одевшись при свете лампы, он завтракал вместе с дочерьми и отправлялся в кабинет работать. Александра Федоровна редко выходила из своего будуара раньше полудня. Утром, полулежа в кровати или на кушетке, она читала или сочиняла длинные сентиментальные письма подругам. В отличие от Николая Александровича, императрица писала свои послания на нескольких страницах, из всех знаков препинания используя лишь многоточия, тире и восклицательные знаки. У ног ее лежал небольшой мохнатый шотландский терьер Эйра. Многие находили, что у собаки подлый нрав: нередко, выскочив из-под стола, Эйра хватала посетителя за пятки. Царица же души в ней не чаяла и носила ее с собой повсюду, даже в столовую.
Не в пример многим царственным супругам, государь и императрица спали вместе; спальня была просторной, с большими окнами, выходившими в парк. Большая двуспальная кровать светлого дерева стояла в простенке между двумя окнами. На полу был мохнатый ковер сиреневого цвета, на нем – стулья и кушетки, обитые цветастой тканью. Справа от кровати – дверь в небольшую молельню государыни. В помещении этом, освещенном тусклым пламенем лампад, висела икона, на столике лежала Библия. Другая дверь вела в ванную комнату императрицы, где в нише хранились разные старинные предметы. Воспитанная в викторианском духе, Александра Федоровна требовала, чтобы ванна и туалет днем драпировались.