Николай II
Шрифт:
По окончании второй молитвы наступила одна из торжественных минут. Государь император повелел подать себе корону. На малиновой бархатной подушке генерал-адъютант граф Милютин поднес большую императорскую корону, усыпанную драгоценными алмазами, ярко сиявшими под лучами солнца, проникавшими в окна храма. Митрополит Палладий принял корону и представил ее Его Величеству. Государь император, стоя в порфире перед своим престолом, твердыми руками взял корону и неторопливым, спокойным и плавным движением надел ее на голову. [37]
37
До наших дней дошло предание о том, что, публикуя репортаж о коронации, одна из газет созорничала, напечатав: «Митрополит возложил на голову Его Величества ворону… А на следующий день, „извиняясь“ за „чрезвычайно досадную опечатку“, „исправилась“: „Напечатано: „Митрополит возложил на голову Его
«Во Имя Отца и Сына и Святага Духа», – произнес митрополит Палладий и прочел по книге следующую речь:
«Благочестивейший, Самодержавнейший Великий Государь Император Всероссийский! Видимое сие и вещественное главы Твоея украшение – явный образ есть, яко Тебя, Главу всероссийскаго народа, венчает невидимо Царь Славы Христос, благословением Своим благостынным утверздая Тебе владычественную и верховную власть над людьми Своими».
После этого Его Величество повелел подать скипетр и державу. Митрополит Палладий поднес эти регалии государю императору и прочитал по книге речь: «О! Богом венчанный и Богом дарованный и Богом преукрашенный, Благочестивейший, Самодержавнейший, Великий Государь Император Всероссийский! Прими скипетр и державу, еже есть видимый образ даннаго Тебе от Вышняго над людьми Своими самодержавия к управлению их и ко устроению всякаго желаемаго им благополучия». Одетый в порфиру и корону, со скипетром в правой руке и державою в левой, государь император снова воссел на престол.
Вслед затем Его Величество, положив обе регалии на подушки, изволил призвать к себе государыню императрицу Александру Федоровну. Ея Величество сошла с своего места и стала перед августейшим своим супругом на колени на малиновую бархатную подушку, окаймленную золотою тесьмою; монарх снял с себя корону, прикоснулся ею ко главе императрицы и снова возложил корону на себя. В это время митрополит подал государю малую корону, и он возложил ее на свою августейшую супругу. После этого Его Величеству была поднесена порфира и алмазная цепь ордена св. апостола Андрея Первозванного. Государь император, приняв эти регалии, возложил их на Ея Величество при содействии ассистентов государыни императрицы Великих князей Сергея и Павла Александровичей, а также приблизившейся с этой целью к Его Величеству статс-дамы графини Строгоновой. Государыня императрица, облаченная, стала на свое место. Государь император поцеловал государыню.
«Как он нежно надевал на нее корону! – вспоминала позднее его сестра Ольга. – А обернувшись, долго смотрел на меня своими кроткими голубыми глазами…» Наконец все торжественно выходят из собора – Николай и Александра трижды кланяются собравшейся огромной толпе. Аккомпанементом могучему хору всех колоколов возгремел артиллерийский салют; не смолкало громогласное «Ура!», пели трубные звуки гимна «Боже, царя храни»; сами собою лились слезы умиления, восторга, благодарности. [38]
38
Репортаж о коронации взят из «Коронационного сборника», выпущенного сразу после события. (Прим. пер.)
Впрочем, и тут не обошлось без злоязычия – по мнению иных свидетелей, «корона царя была так велика, что ему приходилось ее поддерживать, чтобы она совсем не свалилась». (Источник – запись в дневнике Ея Превосходительства А.Ф. Богданович от 22 мая 1896 г.) Но и это не самое страшное – многие утверждали: у государственного советника Набокова в тот самый момент, когда он держал корону перед торжественным актом, «сделался понос, и он напустил в штаны» [39] (а это уже дневник Суворина – запись от 19 мая 1896 г.).
39
Суворин А.С. Дневник. С. 131.
Как бы там ни было, религиозная церемония – при сиянии свечей, благовонии ладана, блеске риз, мощном голосе хора – до глубины души потрясла Николая. Ведь этой же церемонии в этом соборе подвергались все русские цари, что правили страной доселе! Еще вчера он был правителем едва ли не на «птичьих правах», а с этой минуты он чувствовал возложенную на него божественную миссию, которая вознесла его над простыми смертными! И все-таки он не изменился. При нем – все та же простота, все та же любезность, все те же сомнения, которые привязывают его к земле. Как примирить беспечность, которая была у него в сознании, с тою ролью, которая выпала на его долю?
По выходе из собора Их Величества поднялись на Красное крыльцо и по обычаю трижды поклонились приветствовавшей их толпе. Вечером того же дня был дан торжественный ужин на 7000 тщательно отобранных персон. Николай и Александра восседали на возвышении под золоченым балдахином. Им прислуживали высокие сановники, подававшие кушанья на золотых блюдах. В продолжение всей трапезы на головах у Их Величеств были надеты их тяжелые короны. После ужина Их Величества совершили прогулку по Кремлю, приветствуя
Согласно традиции программа торжества включала и народные гулянья. Для них, как и в коронацию Александра III, была определена восточная часть Ходынского поля, к северо-западу от Москвы. Для раздачи «царских гостинцев» на зыбкой почве Ходынского поля было сколочено полтораста дощатых киосков – так было и в 1883 году, причем киосков тогда соорудили всего сто, и при раздаче гостинцев обошлось без всяких происшествий. Ходили слухи, что подарки обещали быть очень богатыми – иные, рассчитывая выиграть в лотерею корову, приносили с собою веревку, чтобы увести ее! Однако в действительности подарочный набор включал сайку и завязанные в платок пряник, кусок колбасы, сласти вроде орешков, сушеных фиг, изюму и эмалированную – в то время большая редкость! – кружку [40] с императорскими вензелями. С этой кружкой можно было подойти к многочисленным кранам с пивом и медом. Ну и, конечно, были предусмотрены многочисленные развлечения, театральные представления, аттракционы и необычные зрелища вплоть до запуска монгольфьеров.
40
По свидетельству А.С. Суворина, кружка стоила 10 коп., и на пять копеек гостинцев – вот вся стоимость подарка, за который столько людей заплатили жизнью! (Дневник, с. 130.)
Привлеченная обещанными бесплатными гостинцами и зрелищами 18 мая, публика начала стягиваться к Ходынскому полю еще с вечера 17-го. К полуночи собралось уже около 200 тысяч народу – столько же, сколько пожаловало на торжества в 1883 году, а к рассвету число страждущих увеличилось до полумиллиона, если не более; в ожидании люди устраивались спать на земле, у костров. По давно утвержденной программе, публика не допускалась к местам раздачи гостинцев ранее 10 час. утра; но вот прошел слух, что буфетчики начали оделять «своих», что припасенного на всех не хватит – и, по свидетельству очевидца, толпа вскочила вдруг, как один человек, и бросилась вперед, как будто за нею гнался огонь; людское море бушевало. Между тем местность, на которой были выстроены киоски для раздачи гостинцев, была пересеченной. Поле было изрыто ямами, которые по халатности властей остались незасыпанными; вблизи киосков протянулся огромный овраг 8 футов в глубину, 90 в ширину – оттуда муниципальные службы брали песок, необходимый для содержания в порядке московских улиц. Чтобы добраться до киосков, требовалось спуститься по склону и подняться уже с другой стороны. Позади оврага находились два колодца, вырытых в 1891 году при проведении Французской выставки и кое-как прикрытых досками. В ответ на летевшие со всех сторон требования начать раздачу гостинцев растерявшиеся буфетчики принялись швырять узелки в толпу наугад – и тут началось самое страшное! Киоски брались штурмом, задние ряды напирали на передние; мужчины, женщины, дети скатывались кубарем в овраг, вопя от ужаса; кто падал – того топтали, потеряв способность ощущать, что ходят по живым еще людям. Раздался зловещий треск – это хрустнули доски, прикрывавшие колодцы, и в пустоту полетели изувеченные тела. Иные были просто стиснуты насмерть, и их мертвые тела, зажатые со всех сторон толпою, колыхались вместе с нею. Наконец прибывшим из Москвы пожарным и полицейским подкреплениям удалось создать кордон и вызволить три-четыре тысячи жертв. [41] Мертвых вповалку бросали на подводы и накрывали брезентом, из-под которого свисали безжизненные руки и ноги. Из одного из колодцев, оставшихся после Французской выставки, извлекли 40 тел несчастных. Весь день с поля и на поле ехали подводы, вывозившие мертвых и раненых в полицейские участки и больницы.
41
По официальным данным, погибло 1389 чел., изувечено 1300. (Прим. пер.)
Между тем несколько сотен тысяч человек еще оставались на Ходынском поле – ввиду его огромной протяженности они находились вдалеке от места трагедии и ничего не знали о ней; как ни в чем не бывало, мирно закусывали, выпивали и смотрели выступления канатных плясунов и прочие зрелища такого рода. В точно назначенное время в Императорском павильоне появились Великие князья и княгини, иностранные принцы и члены дипломатического корпуса. В два часа пополудни раздался пушечный залп, хор и оркестр исполнили финал оперы «Жизнь за царя», и под громогласные овации подкатила легкая царская коляска-виктория в сопровождении конных офицеров. Через несколько мгновений государь с супругой показались на балюстраде почетной трибуны – и грянуло тысячеголосое «Ура!». «Если когда можно было сказать: „Цезарь, мертвые тебя приветствуют“, это именно вчера, когда государь явился на народное гулянье. На площади кричали ему „Ура“, пели „Боже, царя храни“, а в нескольких саженях лежали сотнями еще не убранные мертвецы», [42] – записал А.С. Суворин.
42
Дневник, с. 131.