Николай II
Шрифт:
Огорченная недомолвками со стороны российского императорского дома, Аликс тем не менее не желает признавать себя побежденной. Выказывая свое расположение к России, она покупает на ярмарке кукол, выточенных из березы – дерева-символа родины Ники. Возвратившись в Англию, она настаивает на том, чтобы ее обучали русскому языку и пускается в длинные теологические дискуссии со священником при русском посольстве. Устав от долгой неопределенности, королева Виктория пишет письмо другой своей внучке – великой княгине Елизавете, – в котором прямо ставится вопрос: не привлекла ли Аликс внимания кого-либо из членов российского царствующего дома? В этом случае она не станет подвергать Аликс конфирмации по англиканским канонам, а напротив, будет готовить ее к обращению в православную веру. Повинуясь предписаниям двора, Елизавета оставила письмо без ответа. В одно мгновенье Аликс поняла, что она решительно не в фаворе в Санкт-Петербурге, и встала на дыбы – любой другой союз казался ей недостойным! Затворившись в гордом одиночестве, она отвергла предложение некоего таинственного немецкого принца, стала искать утешения в благочестивых книгах, согласилась на конфирмацию по англиканскому обряду и заявила, что скорее останется старой девой, чем примет протестантизм.
Со своей стороны наследник российского престола, потеряв надежду на брак с Аликс, стал размышлять, какая женщина ему завтра может быть навязана родительской волей. Проект женитьбы на дочери графа Парижского был отставлен, и наследник вздохнул с облегчением: к этой особе он
21
Витте С.Ю. Избранные воспоминания. – М., 1991, с. 285.
И вдруг неожиданная развязка: заболевает Александр III. Гиганта подкосила инфлюэнца, которая вкупе с осложнениями грозила вызвать пневмонию. На сей раз его атлетическое сложение одержало над хворью верх. Но в глубине души его терзало предчувствие: вдруг он снова серьезно заболеет, а наследник еще не женат, и это обстоятельство может затруднить ему вступление на престол. На прямой вопрос отца Николай ответил без обиняков: да, он по-прежнему влюблен в Аликс! И царь, ускоряя ход событий, посылает сына просить руки юной принцессы.
С этой целью Николай отправляется в баварский город Кобург; предлогом для поездки служит женитьба старшего брата Аликс, Эрнста-Людвига Гессен-Дармштадтского, на принцессе Эдинбургской Мелите-Виктории. Окрыленный Николай пускается в дорогу, взяв в попутчики двоих своих дядьев и пышную свиту. Он берет с собою также православного священника, который должен будет обратить Аликс в православную веру, и наставницу, которая станет обучать ее русскому языку. В Кобурге он оказывается в гуще многоголосого улья, где суетятся сотни блистательных особ. Достопочтенная королева Виктория, бабушка жениха, уже на месте – ее невысокий массивный силуэт уравновешивается воинственной усатой фигурой императора Вильгельма II в парадном мундире. Посреди всей этой шумной канители Аликс продолжала дуться – отгородившись от всех неким мистическим упрямством, она отказалась принять православие, без чего не могло быть и речи о браке с царевичем. Русский священник и Вильгельм II предприняли совместные атаки на заартачившуюся девственницу – первый говорил ей о достоинствах православного вероисповедания, второй – о благах такого союза для Германии. Под воздействием подобных аргументов она стала колебаться, но все же возражала – для проформы. И тогда Николай сам пошел в атаку.
5 апреля 1894 г. наследник записывает в своем дневнике:
«Боже! Что сегодня за день! После кофе, около 10 часов пришли к т[етушке] Элле в комнаты Эрни и Аликс. Она замечательно похорошела, но выглядела чрезвычайно грустно. Нас оставили вдвоем, и тогда начался между нами тот разговор, которого я давно сильно желал и вместе [с тем] очень боялся. Говорили до 12 часов, но безуспешно, она все противится перемене религии. Она бедная много плакала. Расстались более спокойно…» На следующий день, 6 апреля, – новая запись: «Аликс… пришла, и мы говорили с ней снова; я поменьше касался вчерашнего вопроса, хорошо еще, что она согласна со мной видеться и разговаривать». И вот наконец, два дня спустя – победный клич: «8-го апреля. Пятница, чудный, незабвенный день в моей жизни – день моей помолвки с дорогой, ненаглядной моей Аликс… Боже, какая гора свалилась с плеч; какою радостью удалось обрадовать дорогих Мам'a и Пап'a. Я целый день ходил как в дурмане, не вполне сознавая, что собственно со мной приключилось!.. Даже не верится, что у меня невеста». В тот же день царевич посылает письмо родителям: «Милая Мам'a, я тебе сказать не могу, как я счастлив и также как я грустен, что не с вами и не могу обнять тебя и дорогого милого Пап'a в эту минуту. Для меня весь свет перевернулся, все: природа, люди – все кажется милым, добрым, отрадным». Самые пустячные события, случавшиеся во время его пребывания в Кобурге, только подстегивали экзальтацию окрыленного счастливчика: «9-го апреля. Суббота. Утром гвардейские драгуны королевы сыграли целую программу под моими окнами – очень трогательно! В 10 часов пришла чудная Аликс, и мы вдвоем отправились к королеве (Виктории. – Прим. авт.) пить кофе. День стоял холодный, серый, но на душе зато было светло и радостно». «10 апреля. Воскресенье… Все русские господа поднесли моей невесте букет». «11 апреля. Понедельник… Она [Аликс] так переменилась в последние дни в своем обращении со мною, что этим приводит меня в восторг. Утром она написала две фразы по-русски без ошибки!» «14 апреля, четверток вел. (Великий четверг на Страстной неделе. – С.Л.)… В 11 1/4 пошел с Аликс и всеми ее сестрами к здешнему фотографу, у которого снялись в разных положениях и поодиночке, и попарно». «15 апреля. Пятница. В 10 часов поехал с Аликс к королеве… Так странно кататься и ходить с ней просто вдвоем, даже не стесняясь нисколько, как будто в том ничего удивительного нет!» Но вот настало 20 апреля – грустный день расставанья… «Проснулся с грустным чувством, что настал конец нашего житья душа в душу… Она уезжает в Дармштадт и затем в Англию… Как пусто мне показалось, когда вернулся домой!.. Итак, придется провести полтора месяца в разлуке. Я бродил один по знакомым и дорогим мне теперь местам и собрал ее любимые цветы, которые отправил ей в письме вечером».
На следующий день настал его черед уезжать – в Санкт-Петербург. «21-го апреля. Четверг. Вагон. Как ни грустно теперь не видеться, все же при мысли о том, что случилось, невольно сердце радуется и обращается с благодарственной молитвою к Господу!.. Завтракали в Конице; у моего прибора стояла прежняя карточка Аликс, окруженная знакомыми розовыми цветами».
Вернувшись в Россию, окрыленный новым счастьем Николай оказался перед лицом тягостной обязанности – поставить точку в любовной связи с Кшесинской. «Если я могла сказать, что на сцене была очень счастлива, – вспоминала звезда русского балета многие годы спустя, – то про свою личную жизнь я этого сказать не могла. Сердце ныло, предчувствуя подступающее горе… Хотя я знала уже давно… что рано или поздно Наследник должен будет жениться на какой-либо иностранной принцессе, тем не менее горю моему не было границ». [22] А злоязыкая генеральша Богданович, которая охотно распространяла любые слухи, носившиеся по Санкт-Петербургу, заносит в свой дневник язвительное: «Все думают, что, вернувшись в Петербург в субботу, цесаревич уже в воскресенье будет у Кшесинской, которая теперь разыгрывает роль больной, несчастной, никого не принимает…» (Запись от 18 апреля 1894 г.)
22
Кшесинская М. Цит. соч., с. 47, 48.
А вот на этот счет Ея Превосходительство
23
Кшесинская М. Цит. соч., с. 48, 49.
Впрочем, будущее компенсировало Кшесинской пролитые слезы – она выросла в приму-балерину Мариинского театра, в 1921 году вышла замуж за кузена Николая, великого князя Андрея Владимировича и получила титул княгини Романовской-Красинской. Но всю свою долгую жизнь она хранила память об этой своей первой любви: «Чувство долга и достоинства было в нем развито чрезвычайно… По натуре он был добрый, простой в обращении. Все и всегда были им очарованы, а его исключительные глаза и улыбка покоряли сердца». [24] Но и Николай на протяжении всей своей жизни не раз мысленно возвращался к тем блаженным часам, которые он провел возле этой импульсивной артистки.
24
Кшесинская М. Цит. соч., с. 54.
Тем не менее огорчение царевича по поводу разрыва с Кшесинской знало меру – он был слишком поглощен мыслью о предстоящем браке с принцессой Гессенской, чтобы тосковать о прошлом. Теперь его идеей фикс было как можно скорее воссоединиться со своею избранницею в Англии. Однако царь-отец, далеко не полностью оправившийся от последствий недуга, начал с того, что запретил сыну в такой момент покидать Россию. Отпрыск заартачился, да так, что урезонивать его явился сам генерал-адъютант П.А. Черевин, начальник дворцовой охраны и личный друг государя. Наследник дерзновенно перебил генерала: «Я разговаривал с докторами, они не считают, что император серьезно болен. – Возможно, пока еще не так серьезно, – ответил генерал, – но представьте, что произойдет нечто, пока вы будете отсутствовать… – О, какой же вы пессимист! – вскричал Николай. – Я дал слово принцессе Аликс провести с ней июнь месяц в Англии, не могу же я забрать его обратно! И потом, у меня здесь такая грустная жизнь, что мне будет лучше уехать на какое-то время!» [25]
25
Разговор, переданный princesse Catherine Radziwill: Nicolas II, le dernier tsar. (Прим. авт.)
Несмотря на все мольбы окружения Государя, наследнику удалось-таки добиться у Пап'a дозволения на поездку – и вот 3 июня 1894 года Николай ступил на борт яхты «Полярная звезда», которая взяла курс на Лондон. Тихая погода благоприятствовала плаванию, и 7 июня Николай делает запись: «День был ясный, чудный, море было синее с барашками… Итак, даст Бог, завтра увижу снова мою ненаглядную Аликс; теперь уже я схожу с ума от этого ожиданья! Последний вечер провел в кают-компании».
Королева Виктория отдала распоряжение принять наследника российского престола со всеми почестями, подобающими его рангу. «Полярная звезда» была встречена приветственным салютом – и вот уже скорый поезд мчит Николая на всех парах в Уолтон-на-Темзе, на встречу с милой его сердцу Аликс и достопочтенной королевой Викторией, которую он ласково называет Granny – бабушка. Увидев свою невесту, наследник находит ее еще более прелестной, чем прежде. «Снова испытал то счастье, с которым расстался в Кобурге!» По прибытии Николай подносит невесте обручальное кольцо с розовой жемчужиной, ожерелье из крупного розового жемчуга, золотую цепь с огромным изумрудом, брошь, сияющую сапфирами и бриллиантами, и – от имени своего отца – массивное жемчужное колье от Фаберже. При виде таких сокровищ – и все это было для ее милой внучки! – восхищенная королева Виктория лишь вздохнула: «Не задирай нос, Аликс!» Помимо драгоценных даров, Александр III послал в Лондон также протопресвитера Янышева, в задачи которого входило изъяснение принцессе основ православной веры. Она слушает священника с большим прилежанием, но, стоит тому отвернуться, тут же бежит на встречу со своим любезным Ники. Молодая пара совершает продолжительные сентиментальные пешие прогулки, катается в коляске «в кильватере королевы», которая разъезжает в своем знаменитом шарабане, запряженном пони, посещает любимые ею замки – Виндзорский, Фрогморский и Осборнский, плавает по Темзе на «электрической шлюпке», – «прогулка вышла восхитительная, берега замечательно красивы, встречали массу катающихся, в особенности дам»; устраивает вылазку в Лондон… «Смешно и вместе с тем приятно было сидеть с моей дорогой Аликс в вагоне», – замечает Николай 23 июня. К этой записи «дорогая Аликс» добавляет по-английски: «Many loving kisses» – «много горячих поцелуев». Отныне она взяла за привычку украшать дневник своего fianc'e [26] – ведомый на языке, которого она пока не понимает, – признаниями в любви вроде «God bless you, my Angel!» (Господи, благослови тебя, мой ангел!) или «For ever, for ever» (Навсегда, навсегда!), молитвами ко Всевышнему, моральными сентенциями и отрывками из стихотворений на английском и немецком языках. Тем самым она дает понять жениху, что вступает в свои права владения им и что особенности ее миропонимания и мироощущения именно таковы. Когда Николай, чтобы сбросить грех с души, рассказывает ей о своей прошлой холостяцкой жизни и своих отношениях с Кшесинской, она записывает, против отметки «8-го июля. Пятница» целую тираду, давая своему возлюбленному осознать, что все поняла и простила: «Мой дорогой мальчик… Верь и полагайся на твою девочку, которая не в силах выразить словами своей глубокой и преданной любви к тебе. Слова слишком слабы, чтобы выразить любовь мою, восхищение и уважение, – что прошло, прошло и никогда не вернется, и мы можем спокойно оглянуться назад, – мы все на этом свете поддаемся искушениям, и в юности нам трудно бывает бороться и противостоять им, но, как только мы раскаиваемся и возвращаемся к добру и на путь истины, Господь прощает нас… Твое доверие меня глубоко тронуло, и я молю Господа всегда быть его достойной. Да благослови тебя Господь, бесценный Ники!» [27]
26
Жениха (франц.).
27
В дневнике запись по-английски; перевод цит. по: Дневник императора Николая II… С. 286.