Николай II
Шрифт:
В парке Николай Александрович и члены его семьи могли двигаться лишь на определенном пространстве, образуемом цепью охраны. Они это называли «кругом». Постепенно начал устанавливаться контакт между солдатами и арестантами. Царь и его дети были простыми в обхождении, такими послушными, внимательными, аккуратными, так нежно относились друг к другу, что это невольно трогало многие сердца. Конечно, всегда находились экземпляры, стремившиеся продемонстрировать превосходство, корчившие из себя «строгих начальников» и получавшие сладостное удовольствие, чиня мелкие притеснения. Но другие, наоборот, вступали в беседу и с охотой рассказывали о своем нехитром житье-бытье, о повседневных нуждах, о положении дел дома. Солдат невольно поражало, что царь и дочери, особенно Мария Николаевна, с огромным вниманием их рассказы слушали и запоминали. И по прошествии дней задавали вопросы о
Подошло 6 мая — день рождения Николая Александровича. Первый раз встречал его в безрадостной обстановке. Близкие окружили особым вниманием, но на душе в тот день было как-то особенно грустно. Впервые его не поздравила дорогая Мама. Он знал, что она вместе с Ксенией и Ольгой находится в Крыму, в имении Ай-Тодор. Писем не получали (первые весточки оттуда придут лишь летом), но кое-что удалось узнать из газет: они там сами все под арестом, у них отключили телефон, запретили выезжать и принимать, а вся корреспонденция просматривается. Но все равно, так хотелось туда. Как было бы хорошо, если бы и им разрешили переехать: были бы все вместе. Дети и Аликс смогли бы проводить много времени на свежем воздухе, на солнце, и с матушкой он смог бы видеться.
Разлука с матерью мучила все время. Последняя встреча их опять сблизила. Девятого июня записал в дневнике: «Ровно три месяца, что я приехал из Могилева и что мы сидим, как заключенные. Тяжело быть без известий от дорогой Мама, а в остальном мне безразлично». Каждый раз, встречаясь с Керенским, бывший царь касался этой темы, и тот не отказывал. Надежда сохранялась вплоть до конца июля. Уже когда все окончательно с местопребыванием прояснится и они окажутся в Сибири, в сентябре 1917 года, Николай Александрович напишет сестре Ксении: «Я тоже надеялся, что тебе удастся заехать к нам до Крыма. А как мы надеялись, что нас отправят туда же и запрут в Ливадии, все-таки ближе к вам. Сколько раз я об этом просил Керенского».
Как только стало пригревать солнце и начали лопаться первые почки, в семье возникло намерение завести свой огород. Обсудили это с комендантом Кобылинским, тот не возражал. С провизией становилось с каждым днем все труднее, денег было мало, а все постоянно дорожало. Им еще переводили некоторые суммы со счетов упраздненного Министерства двора, но они постоянно сокращались и следовало экономить. Надо уже заботиться о своем пропитании. С другой стороны, Николай Александрович не сомневался, что очень полезно находиться всем вместе на свежем воздухе и делать нужное дело. Работать на земле, заниматься крестьянским трудом — это так здорово. Эту идею отца горячо поддержали и все остальные. Обсуждали и обсуждали без устали, что и где будут сажать, советовались с солдатами, и те много полезного начинающим землепашцам рассказали. Больше всех воодушевились Мария и Татьяна, но и остальные горели энтузиазмом. Правда, на Алексея особых надежд возлагать нельзя, Ольга совсем слаба, а неугомонная Анастасия лишь будет носиться, создавать шум, но проку от нее обычно мало.
Работы начались 28 апреля, когда еще кое-где лежал снег и лед на пруду до конца не растаял. Место для огорода выбрали на парковой лужайке около дворца, напротив окон личных покоев императрицы Марии Федоровны. Вот матушка бы удивилась, увидев своего сына и внучек за необычным занятием. Помогали Василий Долгоруков, месье Жильяр и другие. Солдаты и офицеры охраны с интересом относились к земледельческим занятиям арестантов и давали советы. С каждым днем работы расширялись, и в них даже иногда принимали участие караульные. Сначала снимали дерн, который относили в глубь парка. Затем землю надлежало удобрить, взрыхлить и сделать грядки, которых в итоге образовалось 65. В середине мая началась посадка. Этим делом увлеклась и Александра Федоровна, но она быстро уставала. Дочери занимались регулярнои с охотой, а некоторые из служащих помогали. Много посадили капусты, моркови, картофеля, свеклы, репы и кое-что из других овощей.
Когда завершилась «огородная страда», по инициативе Николая Александровича решили заняться другим важным делом: заготовкой дров. Отопление во дворце уже в апреле перестало работать, так как топлива не было и купить его было не на что. В некоторых комнатах топились печи, но в большинстве помещений стоял страшный холод, так как температура воздуха на улице опускалась постоянно ниже нуля. Многие болели. А если им придется остаться здесь на зиму (ничего определенного впереди не было, и такой вариант не исключался),
Так как у поверженного монарха имелось теперь в избытке свободное время, появилась возможность удовлетворять свою страсть к чтению. Библиотека Александровского дворца насчитывала около 18 тысяч томов, и недостатка в литературе не было. Возобновилась традиция вечерних семейных чтений. Николай Александрович, как всегда, читал как специальные исследования, так и то, что называлось беллетристикой. Весной 1917 года из серьезных книг его захватила монументальная «История Византийской империи», принадлежавшая перу известного историка Ф. И. Успенского. Кроме того, ознакомился с опусами бывшего военного министра Н. А. Куропаткина «Задачи русской армии» и умершего еще в 1914 году бывшего министра просвещения Л. А. Кассо «Россия на Дунае». Вечерами же читал «Графа Монте-Кристо» А. Дюма, рассказы Конан Доила о похождениях легендарного сыщика Шерлока Холмса. Привлекло внимание и сочинение Дмитрия Мережковского «Юлиан Отступник», «Леонардо да Винчи», «Петр и Алексей» — три части его трилогии «Христос и Антихрист». Но, конечно же, как всегда, духовному чтению уделялось немало времени, особенно Александрой Федоровной. С Библией же она вообще никогда не расставалась.
Все члены романовской семьи всегда много читали, но главным книгочеем, несомненно, являлся Николай Александрович. За последние шестнадцать месяцев своей жизни он ознакомился с множеством книг самого различного характера. Но вне зависимости от жанра произведения и его «толщины» все прочитывалось внимательно, а когда читали вслух, непременно потом вместе обсуждали услышанное. В числе последних авторов и книг были: «Необычные приключения Тартарена из Тараскона», «Тартарен в Альпах» А. Доде, «Александр I» Д. Мережковского. «В лесах» и «На горах» П. И. Мельникова-Печерского, «Девятый вал» Г. П. Данилевского, «Обойденные», «Островитяне», «Соборяне» и «Некуда» Н. С. Лескова, «Королева Марго» и «Три мушкетера» А. Дюма, «Отверженные» и «1793 год» В. Гюго, «Записки охотника», «Дым» и «Накануне» И. С. Тургенева и некоторые другие романы, рассказы, повести как русских, так и иностранных авторов. Последнее, что Николай II читал перед самой гибелью, — произведения M. E. Салтыкова-Щедрина. За неделю до трагической развязки записал в дневнике, что ему «очень нравятся его повести, рассказы и статьи».
Царскосельское заключение завершилось неожиданно. 11 июля приехал Керенский и сообщил Николаю, что им, очевидно, скоро придется переехать на юг, «ввиду близости Царского Села от неспокойной столицы». В последующие дни живо обсуждали новость. Начали понемногу собираться. Но все обернулось совсем иначе. 28 июля Николай узнал от П. К. Бенкендорфа, что Временное правительство и его глава А. Ф. Керенский приняли решение вывезти семью из Царского. Куда их повезут, не сказали… На следующий день, 29 июля, сообщили, что в дорогу необходимо захватить теплые вещи. Стало ясно: в Ливадии им не бывать. Начали собираться без радости, но безусловно повинуясь приказанию. Укладывали любимые вещи: иконы, книги, альбомы, туалеты, кое-что из мебели, посуду, белье и многое другое. Ограничений на багаж никаких не было, но комендант просил не выходить «за рамки благоразумия». Александра Федоровна взяла все свои собственные драгоценности и украшения, все, что лично ей принадлежало, — подарки мужа, свекра Александра III, свекрови Марии Федоровны, дары и подношения ей, царице, от бухарского эмира, иранского шаха, турецкого султана и других. Драгоценности девочек тоже взяли.
Вопрос о том, почему царская семья оказалась именно в Тобольске, много раз обсуждался и тогда, и потом. Высказывались разные предположения. Сам Керенский объяснял это необходимостью отправить царскую семью в неспокойное время в безопасное место. Перед самым отъездом гофмаршал Бенкендорф спросил у первого лица государства (заглазно его именовали Александром IV), как долго семья пробудет в Тобольске? Керенский доверительно сообщил, что сразу же после Учредительного собрания, которое откроется в ноябре, бывший царь и его близкие смогут свободно вернуться в Царское или выехать в любое другое место, «куда пожелают». Может, искренне верил в такой исход, а может быть, лукавил. Теперь этого уже не узнать.