Николай II
Шрифт:
В день рождения, 6 мая 1896 года, Николай II с Александрой Федоровной прибыли в Москву. Остановились в старом путевом Петровском дворце, при въезде в первопрестольную. Торжественный въезд в столицу состоялся 9 мая. Процессия растянулась на несколько километров. Зрелище было грандиозным: мундиры всех цветов радуги, величественные всадники на конях с развевающимися плюмажами, живописные одеяния различных народов России, делегации которых принимали участие в торжествах, скороходы со страусовыми перьями на причудливых головных уборах, придворные лакеи в треуголках на головах и в расшитых золотом камзолах, чины царской охоты в старинных кафтанах с кинжалами за поясом. Аксельбанты, эполеты, блеск позументов, праздничные наряды публики — все сливалось в единую, необычайно яркую картину.
Царь ехал на белом коне, подкованном по традиции
Главное событие состоялось 14 мая. В половине десятого началось шествие из дворцовых покоев в Успенский собор. Первой в собор вошла императрица Мария Федоровна. Следом, по специальному помосту, проложенному от дворца до собора, следовали, сопровождаемые колокольным звоном и громогласным «ура», Николай II и Александра Федоровна. На паперти царя встретило духовенство во главе с митрополитом Московским Сергием, сказавшим напутственные слова: «Благочестивый Государь! Настоящее твое шествие, соединенное с необыкновенным великолепием, имеет цель необычной важности. Ты вступаешь в это древнее святилище, чтобы возложить здесь на себя Царский венец и воспринять священное миропомазание. Твой прародительский венец принадлежит Тебе Единому, как Царю Единодержавному, но миропомазания сподобляются все православные христиане, и оно не повторяемо. Если же предложить Тебе воспринять новых впечатлений этого таинства, то сему причина та, что как нет выше, так нет и труднее на земле Царской власти, нет бремени тяжелее Царского служения. Через помазание видимое да подастся Тебе невидимая сила свыше действующая, к возвышению твоих царских доблестей озаряющая твою самодержавную деятельность ко благу и счастью твоих верных подданных».
Уже в храме произнес приветственное слово митрополит Петербургский и Ладожский Палладий, затем последовало богослужение и чтение царем Символа Веры. По окончании ему поднесли большую императорскую корону, и он стоя надел ее, а в руки взял скипетр и державу и сел на трон. Через несколько минут к нему подошла императрица Александра Федоровна и опустилась на колени. Царь снял свою корону, прикоснулся ею ко лбу жены, после чего надел ей на голову малую корону, обнял и поцеловал. Мария Федоровна подошла и обняла сына и невестку, а за нею стали подходить с поздравлениями члены императорской фамилии. Вскоре началось торжественное богослужение. Николай II сошел с помоста и вошел через царские врата в алтарь, где причастился и принял миропомазание. Затем Палладий произнес традиционную речь-поучение, входившую в чин венчания на царство. На этом церковная церемония, продолжавшаяся три часа, закончилась.
Царь занес в дневник: «Все, что произошло в Успенском соборе, хотя и кажется настоящим сном, но не забывается во всю жизнь». Александра Федоровна писала сестре Виктории: «Служба меня совсем не утомила, скорее вдохновила сознанием того, что я вступаю в мистический брак с Россией. Теперь я действительно царица».
Далее началась череда приемов и балов. Город был необычайно иллюминирован. В Кремле построили специальную электрическую станцию, и вечером 14 мая, когда на балконе Кремлевского дворца Александра Федоровна зажгла освещение, вспыхнули тысячи электрических лампочек. Мириады огней осветили кремлевские стены, башни и купола; высветили контуры зданий на Софийской набережной. Зрелище было невиданным и вызвало искренний восторг не только у русских, но и у иностранных гостей.
Все сошло ровно, гладко, торжественно и умилительно. Царь и царица находились в приподнятом расположении духа. На душе было тихо и спокойно и, когда поздними вечерами венценосцам
Глава 14
ПЕЧАЛИ И РАДОСТИ
На коронации случилось и большое несчастье: первое в истории последнего царствования. Никто не мог того предвидеть, и никто его не ожидал. Но случилось… Рано утром 18 мая, на тринадцатый день коронационных торжеств, за Тверской заставой, на Ходынском поле, там, где собрались сотни тысяч людей, чтобы получить царские подарки, произошла давка и погибло 1282 человека, несколько сот было ранено. Как все случилось, почему случилось?
Программа включала традиционную для Руси бесплатную раздачу «царских гостинцев». Для этих целей, как и в коронацию Александра III, определили восточную часть обширного Ходынского поля — место народных гуляний и смотров войск. На пространстве в один квадратный километр выстроили 150 буфетов и 10 павильонов для раздачи вина и пива. Проходы к ним ограждали заборы и рвы. Так было и в 1883 году, тогда раздаточных палаток соорудили меньше, всего 100, а пришедших, в количестве около двухсот тысяч человек, удалось обслужить без всяких происшествий. Коронационная комиссия, сформированная министром Императорского двора И. И. Воронцовым-Дашковым, решила в 1896 году воспроизвести в точности то, что происходило тринадцатью годами ранее.
«Народный праздник» начинался в 10 часов утра 18 мая, но уже накануне, вечером 17-го, из прилегающих к Москве районов на Ходынку собралось не менее полумиллиона человек. Много женщин и детей. Все жаждали получить бесплатные гостинцы, которые, как рассказывали в толпе, представлялись необычайно богатыми. Уверенно утверждали, что будут раздавать и деньги. На самом же деле «коронационный подарок» включал памятную кружку, большой пряник, колбасу и сайку.
Вначале толпа вела себя смирно: кто сидел у костра, кто спал на земле, кто угощался водкой, иные пели и плясали. Но вскоре после полуночи атмосфера начала накаляться. Прошел слух: буфетчики начали выдавать «своим» и на всех заготовленного не хватит. Толпа необычайно заволновалась, люди плотным кольцом обступили палатки. С рассветом началось то, что некоторые очевидцы потом назовут «светопреставлением». Народная стихия проявилась во всем своем ужасе. Полицию в количестве примерно двухсот человек смели. Людское море бушевало. Задние ряды напирали на передних, многие падали, проваливались в ямы, наспех закрытые деревянными настилами и присыпанные сверху землей. Живые бежали по телам, не имея уже возможности остановиться и не обращая внимания на крики, вопли и стоны.
Буфеты трещали, раздатчики в страхе выбрасывали в толпу узелки, и это лишь усиливало неразбериху и сумятицу. Один из артельщиков-добровольцев позднее рассказал на следствии: «Я выглянул из будки и увидел, что в том месте, где ждала публика раздачи, лежат люди на земле один на другом, и по ним идет народ к буфетам. Люди эти лежали как-то странно: точно их целым рядом повалило. Часто тело одного покрывало часть тела другого — рядышком. Видел я такой ряд мертвых людей на протяжении 15 аршин. Лежали они головами к будке, а ногами к шоссе». Сколько продолжалось это безумие, никто точно сказать не мог: одни говорили, несколько часов, другие — всего час, третьи — пятнадцать минут. Но к 7 утра все успокоилось. Прибыли полицейские подкрепления, толпа рассеялась, оставив после себя тела убитых и изувеченных.
Уже в 8 утра к генерал-губернатору великому князю Сергею Александровичу поступило сообщение о происшедшем. Первоначально полагали, что погибло около ста человек. Но вскоре стало вырисовываться настоящее положение. В половине десятого утра доложили Николаю II. Он был потрясен. В мирные дни, во время национального праздника — такое несчастье, такие жертвы, такой великий грех! Император сам расспросил полицмейстера, но тот находился в шоке и ничего внятного сказать не мог. Дядя Сергей и граф Воронцов-Дашков более вразумительно все объяснили. Но ясность лишь умножила печаль. Император отдал распоряжение провести тщательное расследование причин трагедии.