Николай II
Шрифт:
Естественно, что провинциальные барышни и матроны грезили лицезреть другое, куда более торжественное и пышно-помпезное зрелище. Всех, несомненно, разочаровала обыденность происходившего. Простые туалеты, обычные манеры — разве это надеялись увидеть жители захолустной губернии. Ведь для них царь и его семья символизировали нечто недосягаемо-возвышенное и величественное.
Однако последние Романовы, особенно Александра Федоровна, полагали, что простота и доступность высочайших особ должны усиливать любовь к ним. Императрица постоянно убеждалась, какой искренний восторг охватывал народ при появлении царя и его семьи. Она видела радость на лицах людей и никогда не сомневалась, что эти чувства являются основой и залогом их долголетнего благополучия. Что бы там ни говорили изнеженные аристократы и эти фигляры и
В народной любви всегда убеждал царицу и «дорогой Григорий», ставший после отъезда царя в Ставку еще ближе императрице. Он счел необходимым познакомить с императорской семьей свою жену, которая вместе с дочерьми представлялась Александре Федоровне в доме у Вырубовой. Григорий правильно рассчитал, что его семья — простые крестьянки — несомненно, понравятся Александре и укрепят в ней чувства симпатии к нему, как уважаемому отцу семейства. Это было тем более необходимо, что носилось слишком много всяких слухов и рассказов о его безнравственном поведении. В своих расчетах «старец» не ошибся. Впечатление осталось самое благоприятное. Ольга Николаевна сообщала отцу 27 августа: «Видели мы у Ани жену и дочерей Григория Ефимовича. Она такая простая и хорошая». Царица же нашла необходимым в письме мужу упомянуть о том, что «жена Григория шлет тебе привет и молится архангелу Михаилу, чтобы он был с тобой».
Несмотря на очевидную привязанность царицы к Распутину, принимать его у себя она решалась лишь в самых крайних случаях, в последние годы лишь тогда, когда требовалось оказать помощь Алексею. Раньше же он к ним приезжал для беседы прямо во дворец. Теперь они встречались почти исключительно в «Анином домике». Здесь можно было общаться без широкой огласки. Приезд во дворец неизбежно становился известным многим и обязательно делался темой пересудов. При безразличном отношении Александры Федоровны к недоброжелательным мнениям, игнорировать их совершенно она не могла. Особенно после того, как получила хождение сплетня о ее сожительстве с Распутиным. Здесь уже было оскорблено и уязвлено ее женское самолюбие и достоинство. Как нужно было низко пасть людям, негодовала она, чтобы распространять такую мерзость. Но нигде укрыться от любопытных взоров было нельзя. Даже в доме Анны, как выяснилось позднее, следила прислуга…
В начале января 1916 года Александра Федоровна писала мужу в Могилев: «Мне бы хотелось повидаться с нашим другом, но я никогда не приглашаю Его к нам в твое отсутствие, так как люди очень злоязненны. Теперь уверяют, что Он получил назначение в Федоровский Собор (на церковную должность по закону и по традиции Распутин никак не мог быть назначен, так как не имел никакого сана. — А. Б.), что связано с обязанностью зажигать все лампады во всех комнатах дворца! Понятно, что это значит, но это так идиотски-глупо, что разумный человек может лишь расхохотаться. Так отношусь к этой сплетне и я».
В обществе же ангел-хранитель царской семьи по-прежнему не вызывал никаких иных чувств, кроме зависти, ненависти и отвращения. Квартира его на Гороховой стала широко известной не только в Петербурге, но и в России. По высочайшему распоряжению с лета 1914 года здесь ежедневно дежурили чины полиции, которые выполняли двоякую функцию: охраняли царского друга и вели наблюдение за ним и его посетителями. После революции в печати появятся материалы, представляемые, как донесения полицейских о повседневной жизни Распутина. Из них публика узнает о том, как «царев друг» пьянствовал, встречался с проститутками, дебоширил. Научная экспертиза этих данных не оставляет сомнений в том, что эти «сенсационные документы» — очередная антиромановская фальшивка, которых в те смутные времена фабриковалось немало.
Время работало против Романовых. Положение на фронтах коренным образом не менялось: отдельные удачные локальные операции сменяли длительные периоды позиционного затишья. Отсутствие надежды на скорое окончание войны и вызванная ею дестабилизация жизни страны рождали отчаяние и возмущение в стране. К 1916 году патриотические восторги уже давно были в прошлом, и в обществе царило глухое брожение, прорывавшееся
Царь ощущал внутренний раскол страны и понимал таившуюся здесь опасность. Несмотря на весь свой фатализм, игнорировать это он не мог. Но принимаемые им решения ничего, в сущности, изменить не могли. Все и всё в административной России находилось в состоянии оцепенения.
В начале 1916 года был сменен старый премьер Иван Горемыкин, которому было далеко за семьдесят лет (родился в 1839 году). После него в России «случилось» еще три премьера, назначенных Николаем II. Первым оказался Борис Владимирович Штюрмер. Ранее он занимал посты Новгородского, затем Ярославского губернатора, а с 1902 года находился на должности директора Департамента общих дел Министерства внутренних дел, состоял членом Государственного Совета. Лично царь знал его мало. По старой традиции Николай II в таких случаях спрашивал приближенных. Знавшие этого человека в основном говорили одно и то же: ревностный службист, примерный семьянин, благочестивый христианин. Правда, утверждали, что у него была любовница, но об этом добропорядочной царице не сообщали, а для других такая «деталь биографии» не имела особого значения. Но было два недостатка: возраст (родился в 1848 году) и фамилия.
Возрастным фактором в принципе можно было пренебречь. Преклонность лет никогда не являлась недостатком для политика в России, здесь всегда считалось, что такие деятели вооружены жизненным опытом, обширными знаниями, а также наделены чувством ответственности. Второй недостаток — фамилия — был более значительным. Происходил Штюрмер из тверских дворян. Его предки по мужской линии давным-давно осели в России. Отец служил в кавалерии, имел звание ротмистра. Мать, урожденная Панина, происходила из старинного дворянского рода. Но происхождение нового премьера никого не занимало. Главное — «неблагозвучная» для русского уха фамилия. В атмосфере истерической шпиономании, царившей в обществе, трудно было рассчитывать на то, что «властители дум» не заметят это обстоятельство и не сделают его предметом далеко идущих политических спекуляций (что в конечном итоге и произошло). Император решил в интересах дела рискнуть. Пост премьера Б. В. Штюрмер занял 20 января 1916 года и тут же начал демонстрировать симпатию к думским кругам.
Вслед за назначением Штюрмера последовал указ о созыве Государственной Думы, на сессии которой 9 февраля первый и последний раз выступил с краткой речью Николай II. С идеей «явления царя Государственной Думе» с трудом согласилась Александра Федоровна, всегда считавшая, что любое учреждение в России существовало как бы при императоре. Однако в поддержку такого шага выступил Распутин, и царица смирилась. Царь призвал депутатов к совместной работе на благо Отечества, и эти его слова были встречены думцами громом аплодисментов. Николай II был удовлетворен и записал в дневнике: «Удачный и оригинальный день». Но отгремели аплодисменты — и все осталось по-старому.
В последний период существования монархии власть предоставила массу возможностей для ярких и эффектных выступлений против себя. Совет министров больше напоминал героев крыловской басни о лебеде, раке и щуке, чем центральный административно-координирующий орган. Чуть ли не каждый министр вел «свою политику», игнорируя других и интригуя против них, а некоторые искали популярности в либеральной среде и даже имели постоянные контакты с различными общественными деятелями. В целом же правительство и общественное мнение находились в состоянии открытой враждебности. Власть демонстрировала пренебрежение к «думской говорильне» и ее лидерам, а те, в свою очередь, платили власти жестокой клеветой и самыми низкопробными инсинуациями. Полный общественный разлад особенно ярко проявился в истории с последним царским министром внутренних дел. Им был Александр Дмитриевич Протопопов.