Николай II
Шрифт:
Во время конституционного кризиса весной 1911 года Николай снова воспротивился предложениям Столыпина. Вновь встал вопрос о создании национальных курий в западном земстве девяти польских губерний, которые Столыпин хорошо знал, так как занимал там различные должности. Его проект встретил оппозицию справа в Государственном совете: говорили, что он способствует введению слишком большого числа польских дворян в его состав. Новый «передел» позволил сократить количество этих поляков, кстати, поддерживавших режим, увеличить число представителей церкви среди избираемых, а евреев, наоборот, лишить участия в выборах. В Думе проект встретил одобрение, так как его представили как благоприятствующий русским служащим и белорусским крестьянам в их взаимоотношениях с польскими землевладельцами или еврейскими торговцами. Государственный совет возразил против него на том основании, что исключенные таким образом верноподданные поляки перейдут в оппозицию. Выдвигая свои аргументы, и те и другие хитрили, так как в действительности
Столыпин заявил Николаю II, что если он не применит статью 87 основных законов, чтобы воспрепятствовать противодействию Государственного совета, то он выйдет в отставку.
Николай II проявил осторожность; его симпатии были на стороне Трепова и Дурново, авторитарность и влияние Столыпина его раздражали и вызывали у него подозрения. Однако в Думе начались выступления против чрезмерного применения статьи 87. Короче говоря, депутаты выступали против собственного решения для того, чтобы защитить права собраний… Принесет ли царь в жертву Столыпина? Сделает ли уступку парламентарному режиму?
Великий князь Николай Николаевич и младший брат царя Михаил хотели, чтобы Столыпин оставался. Вдовствующая императрица — тоже: «Николай не может прогнать Столыпина, так как знает, что несет такую же ответственность, как и он. В конце концов он ему уступит… А потом не простит ему этого; думаю, что на этот раз Столыпин одержит верх, но это будет в последний раз… он его выгонит». Царь уступил Столыпину…
Но ему не придется выгонять его. Через несколько месяцев Столыпина убьют.
Позднее, уже после своего отречения, Николай II сожалел, что под влиянием придворных кругов недооценил того влияния, какое могли бы оказать реформы Столыпина на будущее [16] . Это суждение плохо увязывается с его поведением или с мнением, высказываемым его матерью.
16
В настоящее время, в эпоху перестройки, считается хорошим тоном заново оценивать деятельность Столыпина, который, безусловно, был крупным реформатором. Однако в хвалебных отзывах о нем забывают указывать, что никогда еще репрессии в России не были столь жестокими, как при его правлении.
Правительство Столыпина прибегало не только к политике репрессий — самых жестоких, какие когда-либо знала Россия. Он одновременно содействовал развитию промышленности так же, как это делал Витте. И рост промышленного производства никогда еще не достигал таких показателей, как между 1906 и 1913 годами, — от 30 до 150 % в различных отраслях промышленности, Россия безусловно преодолевала свое экономическое отставание, хотя все еще отставала от Запада: объем промышленной продукции в 1913 году был в два с половиной раза ниже французского и в шесть раз ниже немецкого. Но русский капитализм уже зарождался, и соответственно зарождались новые социальные силы. Если Витте в первую очередь занимали планы экономического развития, то Столыпина прежде всего интересовала политика. Его деятельность была направлена на крестьянство, чью судьбу он хотел улучшить, чтобы отвратить его от возможного участия в революционном движении. В 1905 году, несмотря на бунты в деревнях, крестьяне не проявили особой враждебности к царизму. Столыпин хотел сыграть на их преданности и желании приобрести землю, надеясь таким образом привлечь крестьян на сторону режима.
В это время происходили бурные дебаты по аграрному вопросу: Ленин и большевики выдвигали программу национализации земли, она была близка к программе трудовиков и умеренных социалистов; меньшевики выступали за муниципализацию земли, эсеры — за равномерное распределение земли в соответствии с количеством членов семьи. Больше всего они расходились по вопросу о том, следует ли выплачивать компенсацию тем, у кого будет экспроприирована земля. Идея Столыпина, который находился под влиянием К. Кёфеда — датчанина, выступавшего за привилегированные отношения между дворами Копенгагена и Санкт-Петербурга, — сводилась к развитию индивидуальных крестьянских хозяйств капиталистического типа и ликвидации крестьянской общины. Закон отныне позволял главе семьи требовать в личную собственность тот участок земли, который ему предоставлял мир. Кроме того, мир не мог противиться осуществлению прав на выгон скота. Передача в частную собственность земельных наделов для всех осуществлялась при условии получения двух третей голосов деревенской общины. Большинство крестьян — наиболее бедных — естественно, отказывались, многие продавали свои наделы и уезжали в Сибирь. Крестьяне стремились скорее получить необрабатываемые земли крупных землевладельцев, государства или царя. Их недовольство проявилось во время голосования на выборах во Вторую Думу, а затем и в последующие.
Реформы Столыпина, однако, привели к разделению крестьянства, способствуя высвобождению значительного количества мужиков, ставших впоследствии кулаками, и содействуя уходу из деревни другой части крестьянства. С
Во Второй Думе, называемой правым крылом «Думой народного невежества» — так много в ней было оппозиционеров, — шли бесконечные обсуждения проблем экспроприации (тем временем полиция уничтожила двух адвокатов-евреев, принадлежавших к оппозиции), а Николай II терпеть не мог обсуждений и теоретических дебатов. Интересовался ли он самой реформой? К. Кёфед, представленный царю министром земледелия А. В. Кривошеиным и Столыпиным, рассказывает: «Царь сказал мне, что он познакомился с адмиралом Кёфедом во время одной из своих поездок в Данию… Я его сильно разочаровал, сказав, что он не из нашего рода». И его интерес к реформе на этом закончился.
Кровавое воскресенье оборвало священную связь царя с народом, однако это произошло только в городах. Оно не получило никакого отклика в деревне. Несколько последовавших за ним акций карательных отрядов также не произвели особого воздействия — настолько это было обычным делом.
И, наоборот, в деревнях тяжело восприняли роспуск Первой и Второй Думы: крестьяне возлагали все свои надежды на предложения, направленные царю, а Николай II распустил собрания представителей, поддерживавших их просьбы и требования. Это недовольство достигло крайнего предела, когда Столыпин, желая привлечь наиболее динамичные элементы деревни, хотя и сумел удовлетворить интересы небольшой части деревенской общины, однако вызвал резкое раздражение тех, кто продолжал оставаться в общине, ибо мир был для них той формой организации, в рамках которой они могли выдвигать свои требования, и разрушение его воспринималось ими как враждебное действие.
Однако решение этой проблемы зависело не только от деревни. Надо было обеспечить тем крестьянам, которые были вынуждены покинуть свою сельскую общину, возможность найти для себя новое место. Переселение крестьян в Сибирь — одно из решений проблемы властями. Но большая часть из них в поисках работы переселилась в пригороды крупных промышленных городов. Благодаря успехам, достигнутым за двадцать лет в области экономики, им удавалось ее найти.
Политика, начатая Н. X. Бунге и продолженная Витте и его преемниками, сводилась к поощрению капиталовложений внутри страны для усиления ее потенциала вместо расходования средств на увеличение военных сил, которые не могла содержать дефицитная экономика. Вопрос, безусловно, был поставлен правильно, однако и двадцать лет спустя его не удалось решить, несмотря на необычайный рост промышленности между 1894 и 1913 годами. Это и явилось причиной военных поражений в 1915 году, когда тыл не смог обеспечить снабжение армии. Политика индустриализации страны целиком основывалась на иностранных займах, которые позволили начать производство оборудования [17] . Но начиная именно с этого времени возник вопрос, не приведет ли подобная политика к экономической зависимости России от западных стран — положение, которое широко развивал Ленин. Витте признавал, что дело обстоит именно так, что это заслуживает сожаления, но временно приходится идти на это. На самом деле военная мощь России уравновесит в какой-то мере эту зависимость. Однако следует признать, что, за исключением конференции в Альхесирасе по вопросу о Марокко, состоявшейся после поражения, понесенного Россией на Дальнем Востоке, Франция, основной заимодатель, обеспечившая 27 % вкладов, никогда не диктовала своей политики царю. Франция в той же степени нуждалась в русской армии, в какой Россия — во французских заимодателях. Это стало очевидным во время событий в Агадире в 1911 году, когда Санкт-Петербург должным образом отплатил за свои долги.
17
Французские заимодатели с большей заинтересованностью относились к доходам от 5-процентного займа, чем к уговорам Горького и русских социалистов не оказывать поддержку царизму. По этой причине русские революционеры не признали займы, предоставленные Николаю II.
В 1913 году, несмотря на такой значительный подъем промышленности, Россия все еще ввозила около трети или половины необходимых ей промышленных товаров. Однако она уже достигла полной самостоятельности в строительстве железных дорог и производстве некоторых видов вооружения, даже если производимая ею продукция еще не покрывала всех нужд. Подлинная проблема заключалась — уже тогда — в том, что плохо спланированный выпуск промышленной продукции не мог удовлетворить требования потребителей. «Слишком высокая себестоимость и плохая система распределения» — этот диагноз, который и сегодня звучит столь актуально, относится к 1899 году.
От этого страдали народные массы как в городе, так и в деревне. При существовавших ценах и весьма низком уровне заработной платы люди питались лишь хлебом.
При этом биржевые сделки и высокие доходы породили класс финансовых магнатов, роскошная жизнь которых еще резче оттеняла несчастья бедняков. Никогда еще Санкт-Петербург не отличался таким блеском — по крайней мере на набережной Невы, — как это было накануне трехсотлетия дома Романовых в 1913 году.