Николай II
Шрифт:
«Мой драгоценный! — писала она. — С тоской и глубокой тревогой я отпустила тебя одного без нашего милого, нежного Бэби… Ты мужествен и терпелив — я всей душой чувствую и страдаю с тобой, гораздо больше, чем могу выразить словами… Наш дорогой Друг в ином мире тоже молится за тебя… Кажется, дела поправляются. Только, дорогой, будь тверд, покажи властную руку, вот что надо русским! Ты никогда не упускал случая показать любовь и доброту — дай им теперь почувствовать порой твой кулак.
…Крепко обнимаю и прижимаю твою усталую голову к моей груди… Чувствуй мои руки, обвивающие тебя, мои губы, нежно прижатые к твоим, — вечно вместе,
Николай II вернулся на фронт по просьбе Алексеева. Когда развернулись события в Петрограде и произошла Февральская революция, царь находился в Пскове под защитой генерала Рузского.
Революция наступила быстрее, чем осуществился заговор. На пересечении этих событий оказались одни и те же люди: Родзянко, который предупреждает царя об опасности, грозящей правительству, Гучков и Милюков, которые вскоре встречаются с Михаилом и обещают ему корону, и генералы, которые полагают, что заговор опередил революцию, и заставляют царя отречься от престола. А два дня спустя они узнают, что Михаил тоже отказался от трона.
Когда вспыхнула Февральская революция, царь только что прибыл в Могилёв. Правительство, существовавшее в тот момент, было сформировано по выбору Александры.
Председателем Совета министров, назначенным незадолго до этих событий, был князь Н. Д. Голицын, не имевший никакого политического опыта. Александра узнала и высоко оценила его работу по организации госпитальной службы в армии. Князь отказался от назначения, ссылаясь на некомпетентность, причем «в таких выражениях, что, если бы их употребил кто-либо другой, они спровоцировали бы вызов на дуэль». Однако он был вынужден повиноваться.
«Сильным» человеком в правительстве был А. Д. Протопопов, протеже Распутина и любитель спиритизма. Старец вылечил его как будто бы от сифилиса: резвый депутат подхватил его, вращаясь в высшем свете Петербурга. Человек, которого, к большому удивлению царя, называли сумасшедшим, после того как он был назначен министром, действительно им стал. Он распрощался с депутатской шубой и надел шинель жандармского генерала на том основании, что занял пост министра внутренних дел. В Думе, где насчитывалось около дюжины бывших политических ссыльных, депутаты не смогли оценить эту смену гардероба. Кандидатуру Протопопова подсказал царю председатель Думы Родзянко, когда встал вопрос о создании «правительства доверия». Распутин также назвал его имя царице. По этим рекомендациям Протопопов и стал министром в правительстве Штюрмера, что было воспринято Родзянко как предательство, поскольку он полагал, что Протопопов будет министром в его, Родзянко, правительстве. «Что вы хотите, — объяснял Протопопов, — всю свою жизнь я хотел стать губернатором. Не мог же я отказаться от должности министра».
И вот он, которого ненавидят и октябристы, и кадеты, не говоря уж о социалистах, и презирают правые, однажды явился в Думу с иконой; он постоянно будет носить ее с собой. Перед выступлениями он громогласно обращался к ней за советом. Депутаты слышали, как он твердил: «Я чувствую, что спасу Россию, только я и смогу это сделать».
Третьим человеком, представлявшим царскую власть, был командующий Петроградским военным округом. Формально он находился под началом генерала Рузского, командующего Северным фронтом. Однако Александра, зная ненависть Ставки в Пскове к себе и к Анне Вырубовой, восстановила юрисдикцию столичного военного округа, отмененную в 1914 году, чтобы непосредственно подчинить этот округ императору, а во главе его она по совету Распутина велела назначить генерала С. С. Хабалова. Любопытно, что, когда царь приказал направить в подкрепление ему две резервные дивизии, генерал Гурко, находившийся в Ставке, направил всего лишь два батальона.
«Дом разваливается», —
Даже в том случае, если принять, что рабочий заработок повысился на 100 %, все же продукты повысились в цене на 300 % в среднем. Невозможность добыть даже за деньги многие продукты питания и предметы первой необходимости, трата времени на стояние в очередях при получении товаров, усилившиеся заболевания на почве скверного питания и антисанитарных жилищ… и пр. сделали то, что рабочие уже в массе готовы были на самые дикие эксцессы «голодного бунта»…
Отсутствие простого права свободного перехода с одного завода на другой, по мнению социал-демократов, превратило пролетариат в «бесправное стадо», пригодное лишь к «убою на войне».
Запрещение рабочих собраний — даже в целях устройства лавочек в столовых, — закрытие профессиональных организаций… заставляют рабочие массы… резко отрицательно относиться к правительственной власти и протестовать всеми мерами и средствами против дальнейшего продолжения войны».
Число стачечников, составлявшее в 1915 году 553 094 человека, в 1916 году достигло 1 086 354 человек. Цены выросли по крайней мере в три раза.
Недовольство оказалось заразительным: оно дошло до войск, вначале тыловых частей, а затем и до батальонов на передовой, и без того недовольных массовыми людскими потерями в 1915 и 1916 годах, вину за которые они возлагали на своих офицеров. В письмах солдат, перехваченных цензурой, говорилось о том, что они отомстят, когда закончится война, «а быть может, и раньше».
В Петрограде к середине сентября почти не осталось запасов муки. Командующий военным округом генерал Хабалов решил ввести продовольственные карточки. Сведения об этом дошли до толпы, и на другой день в булочные выстроились очереди, а затем и во все продовольственные лавки. Опустошенные за несколько часов, некоторые из них закрылись. Люди собирались толпами, били витрины. Беспорядки продолжались и в последующие дни, они происходили обычно после многочасовых ожиданий на морозе, после того как толпа слышала неизбежное «ничего нет».
Дума собралась на сессию 14 февраля, и несколько депутатов назвали в своих выступлениях министров «неспособными». Они призвали их уйти со своих постов, говоря, что во Франции народ в свое время сумел «смести трон»… Однако новый председатель Совета министров князь Голицын и его министры заставили депутатов произносить свои речи впустую: они не явились в Думу, демонстрируя свое презрение к ней.
Предчувствуя бурю, левые депутаты пытались установить связь с нелегальными организациями. В доме Максима Горького собрались для переговоров депутаты, в частности Керенский и большевик Шляпников, однако прийти к соглашению они не смогли: одни верили в революционное движение, другие — нет, и все ограничилось перебранкой между «оборонцами» и «интернационалистами».
В это время социалистические партии и профессиональные союзы пытались организовать демонстрацию 23 февраля, в так называемый «день рабочих». Однако к соглашению прийти не сумели. И тогда решили выступить самостоятельно женщины.
Утром 23 февраля, когда работницы и некоторые присоединившиеся к ним рабочие строились в ряды, революционные организации обратились с призывом ко всем принять участие в демонстрации. В этот первый день женская демонстрация пополнилась рабочими, которых уволила дирекция Путиловского завода. За ними вскоре последовали тысячи других трудящихся.