Николай Крючков. Русский характер
Шрифт:
– Все здорово получилось, старик. Все нормально. Даже оскоромились – и теперь все!
– Давай спать, Коля.
– Давай.
Столяров лег, а Крючков что-то замешкался и вдруг зовет:
– Смотри, Серега, я – Черчилль!
Сергей Дмитриевич открывает глаза и видит картину: хрустальная люстра, золоченые бра, потрясающий палас, а перед ним стоит в черных сатиновых советских трусах Афанасьич с огромной сигарой во рту.
– Я – Черчилль, Серега! Я – Черчилль!
А Черчилль был тогда одиозной фигурой – «поджигатель войны», объект для карикатуристов
Афанасьич ходил босиком чаплинской походкой по номеру и бормотал:
– Ну вот, Серега, я – Черчилль.
Так под это бормотанье Столяров и уснул. Проснулся от страшного крика:
– А-а-а!
В номере полумрак, дым, вонь – ничего не понять. Оказывается, Афанасьич так и лег с сигарой на кровать. И уснул. Сигара упала на матрас, набитый какой-то сухой индийской травой, и он стал тлеть. А когда стали тлеть сатиновые трусы и Афанасьича припекло, он понял, что горит.
Залили матрас и трусы водой из графина, бросились открывать окно… Да-а, холодная война. Чужая страна. Великолепный отель. Прием на высшем уровне. Мир, дружба! Что делать? Катастрофа! Кругом грязь, копоть, которую никак не скрыть…
– Все, Серега, абзац… Теперь я невыездной. Нет, все! Теперь меня в ЧК за это место – и порядок, все!
– Ладно, Коля, надо что-то придумать.
– Да все, Серега! Я теперь невыездной… А что делать?
– Послушай, давай поедем к послу!
Столяров был знаком с Бенедиктовым, который в ту пору был нашим послом в Индии.
– Расскажем ему, как дело было, – развивает свою идею Столяров, – может, он чего придумает.
Чуть свет приехали в посольство, рассказали обо всем послу. Бенедиктов поблагодарил за то, что приехали, предупредили.
– Ну что ж, – сказал, – будем ждать, какие шаги последуют с индийской стороны.
Подавленные, пошли обратно. Приходят в гостиницу, открывают номер, а там – будто ничего и не случилось! Чистота, порядок, новый матрас, свежее полотенце висит. Там вообще каждый день вешали свежие полотенца. Не как у нас – смотрят, не утащили ли чего дорогие гости.
Так был исчерпан этот инцидент с Черчиллем. И никаких последствий. Никакого международного конфликта.
После одного выступления в целинном совхозе директор устроил в клубе для артистов небольшой ужин. Посла того как гости выпили и закусили, он стал приглашать Крючкова к себе домой.
– Дорогой Николай Афанасьевич! – умасливал он артиста. – Моя жена смотрела все фильмы с вашим участием. Она вас просто обожает и очень расстроится, если вы не зайдете ко мне в гости.
Крючкову не хотелось идти в гости: и степные дороги всех порядочно измотали, и от бесконечных концертов устали, да еще и завтра утром нужно было ехать дальше. Николай Афанасьевич объяснил все это директору, и артисты поддержали своего товарища, ссылаясь еще и на то, что уже поздно. Но хлебосольный хозяин был неумолим.
– Вы даже не представляете, как будет огорчена моя супруга:
– А разве она не была на концерте? – удивился Крючков.
– Она дома стол накрывает, ждет вас. Ведь все ваши фильмы просмотрела, и не увидеть живого Крючкова!
Николаю Афанасьевичу стало неловко, и он задал последний вопрос директору, надеясь втайне все-таки как-то отмотаться от гостеприимства:
– А какой мой фильм ей больше всего нравится?
И тут хозяин, который, видно, вообще не смотрел кино, а только слышал некоторые названия фильмов, брякнул:
– «Ленин в Октябре»!
Крючков поднялся и вздохнул.
– Пошли, ребята. Нам завтра рано вставать. – И, выходя из-за стола, пояснил директору: – А товарища Ленина там играл не я, а товарищ Щукин. Но он, к сожалению, давно уже умер. Так что ничем не могу помочь. Привет супруге.
Как объяснялся хлебосольный директор перед своей супругой, о том история умалчивает.
Как-то киностудия «Казахфильм» пригласила Крючкова к себе, чтобы заинтересовать ролью в новом фильме. Места для Николая Афанасьевича были знакомые еще по эвакуации, и он принял приглашение.
– Не понравится сценарий, так хоть порыбачу, – объяснил он друзьям.
Как он и предполагал, сценарий оказался слабым, беспомощным, роль невыразительной. Сценарий ему вручил один из начальников студии и заверил артиста, что такого материала у них еще не было. «И слава богу», – горько усмехнулся Крючков и с утра поехал на рыбалку. Настроение было испорчено, к тому же и погода испортилась, рыба не клевала, и он в дурном расположении духа вернулся в гостиницу. И тут звонок из киностудии. Звонит тот самый начальник, который всучил ему сценарий и вчера еще одаривал всеми знаками внимания.
– Николай Афанасьевич? – вкрадчиво осведомился он. – Вы прочитали сценарий?
– Дрянь сценарий! – отрезал Крючков.
Наступила пауза.
– Как это дрянь? – спросил наконец начальник.
– Да так, дрянь, – повторил Крючков. – И не стыдно было предлагать такое?
Опять длинная пауза. Наконец:
– У нас через два часа в просмотровом зале показ нашего нового фильма…
– А я ваши фильмы и смотреть не хочу, – не дал ему договорить Крючков. – Что хорошего вы можете показать, если у вас такие сценаристы?
Связь прервалась, а через полчаса раздался звонок из приемной секретаря ЦК партии Казахстана.
– Николай Афанасьевич? Вас ждет для беседы секретарь ЦК товарищ… Сейчас за вами придет машина.
Когда Крючков спустился вниз, черная «Чайка» уже стояла у подъезда. А еще через пятнадцать минут он входил в огромный кабинет секретаря ЦК.
– Здравствуйте, товарищ Крючков. Нехорошо получается. Мне тут позвонили и доложили, что вы оскорбили и казахскую нацию, и ее культуру.
– А я ни с кем еще и не разговаривал, – удивился Крючков, – Как же! А с автором сценария, который вам предложили?