Николай Негодник
Шрифт:
— Я он и есть. И зовут меня — Борис Кутузов, запомни это, друг Рене.
— Хорошо, но если становиться русским, то почему стесняться франконской фамилии? Ведь она уже будет не моя…
— Как хочешь… Только как будет звучать по-новому Рене Савиньяк? Вот, то-то и оно! Кто со Свиняком связываться станет?
— А если… а если взять девичью фамилию матери, а?
— Каюзак? Вроде бы ничего… Даже что-то героическое чувствуется. — Купец задумался, и на румяной физиономии появилась мечтательная улыбка. — Вот представь —
— И в Авиньон.
— Да, и туда обязательно.
— А почему как-нибудь, Боря? Очень даже хорошо и красиво войдут.
— Точно! И мы с победоносным войском входим.
— Въезжаем.
— Согласен. На белых конях… все из себя героические… Кутузов и Казак на улицах поверженных городов… и поплевываем на скаку на всех графов.
— Даже на графов?
— На них в первую очередь. Заметил, Рома, что в Татинце нет ни одного графа? Да их тут и за людей не считают.
— Как, совсем?
— Отож!
— А бояре?
— Сравнил, — рассмеялся купец. — Боярское звание потом и кровью дается… Или великой ученостью, как моему другу коту Базилевсу.
— А мы…
— Ну, чисто теоретически… Но сначала нужно в Авиньон на белых конях.
— Понятно. А ты меня своему другу представишь?
— И в качестве кого? Чем думаешь заняться?
Рома Казак задумчиво почесал переносицу:
— Может, рыбным товаром?
Случайно услышавшие кусочек разговора прохожие вдруг оглянулись с невыразимой грустью и жалостью в глазах. Пробегающая мимо старушка даже остановилась, чтобы перекрестить говоривших, трижды сплюнула через левое плечо и засеменила дальше, охая на каждом шагу и качая головой.
— Чего это они, Боря?
— Жалеют. Раков захотел покормить? Ну-ну, в путь-дорожку… Только у местных водяных на рыбу монополия, если знаешь такое слово. Утопят конкурента к чертям собачьим, и поминай как звали.
— Ой.
— Вот тебе и ой. Молод ты еще, Рома… Идем в трактир, за обучение и добрые советы проставляться будешь.
— А что значит — проставляться?
— Увидишь, — Кутузов решительно направился в сторону видимой издалека вывески с мастерски изображенной кружкой на ней. — Тебе понравится. Особенно завтра утром.
В трактире новых руссов встретили гостеприимно. А чего не встретить? Сразу видно — свои, не голытьба иноземная, что на серпянку квасу выпьет, а буянит на три крестовика. Да и при деньгах оба, заметно. А ежели нет — приличному человеку завсегда кредит. Или не человеку — лишь бы приличному. На стол тут же легла хрустящая скатерть, на которой, как по волшебству, появлялись закуски малые, заедки средние да прочие разносолы.
Хозяин заведения, маленький домовой с большой медалью на груди, подошел лично:
— Рекомендую начать с пива и свежайших раков. Подавать?
— Раков? — переспросил Казак и отчего-то побледнел.
— Пусть несут, — согласился Кутузов. — А вот
— Понял, — домовой подал сигнал на кухню. Просто махнул рукой, что обозначало приказ тащить все подряд. — А закончить предлагаю вот этим.
Перед гостями поставили по глубокой тарелке, в которой угадывались мелко порезанные овощи вперемешку с кусочками мяса и колбасы.
— Что это?
— Последний писк моды — салат. На любом застолье рекомендуется располагать прямо перед собой — освежает при некотором разгорячении. Любимое блюдо нашего оборотня, Августа фон Эшевальда.
— Оборотня? — Рома Казак стал еще бледнее, хотя, казалось бы, некуда.
— Ты что, и про него не слышал? — удивился Кутузов. — Ну и глухомань эта ваша Франкония.
— Да как-то…
— Не бойся, Август своих не кушает, нельзя ему на службе. А вот в свободное время… Рома, что с тобой? Не падай! Я говорю — пьет с удовольствием.
— А-а-а…
— Да, ты прав, это как раз он зашел. Август, давай к нам, Рома платит!
Тем же вечером
— И обязательно пришли кого-нибудь с докладом, — напутствовал Шмелёв бывшего десятника славельской стражи. — Алатырь у нас первым под удар попадет.
— Как только, так сразу, — Никифор оставался немногословным, и повышение в звании до полковника не изменило его характер.
Николай на прощание крепко пожал руку:
— Удачи тебе.
— Да ладно, не впервой. — И улыбка в седые усы. А что говорить? Задача ясна, приказ получен.
Князь проводил старого служаку до двери и вернулся к столу, на котором лежала подаренная ангелом карта. Тяжело плюхнулся в кресло и задумался, выбивая пальцами бодрый, в отличие от настроения, марш. И вот на фига свалилось на голову все это счастье? Прогрессор, ептыть… В детские игрушки играть силы есть, на что-то большее их уже не хватает. Да… И вот оно, предсказанное нашествие тут как тут, даже с некоторым запозданием от предполагаемого. Видимо, слегка задержались в Булгарии, но тем злее будут. Приходится придумывать мыслимое и немыслимое, чтобы постараться отбить с наименьшими потерями.
В идеале — вообще бы без них обойтись. А никак… Идут… И как там у летописцев из еще не написанного — приидоша и погубиша? Или — пожраша? Без разницы, и придут, и погубят. И ограбят заодно. А отчего бы не ограбить со скуки? По бесплодным пустыням наскакался, моченых кизяков наелся, с верблюдицей этого-самого… а потом саблю кривую в руки — и вперед. Все развлечение.
Шмелёв горько вдохнул и плюнул на карту. Плевок в полете невероятным усилием извернулся, изменил траекторию, дотянул до границы и упал уже за морем — на Царьград. Удивленный открытием Николай повторил опыт. Результат аналогичный.