НИКОЛАЙ НЕГОДНИК
Шрифт:
– Нет, - поспешил оправдаться Глушата.
– Мы, черти, просто обязаны по природе своей нарушать все данные клятвы. Вот как поклянусь, так обязательно предам.
– Зачем?
– удивился кот.
– Думаешь, что кто-то другой сможет предложить больше? А хочешь получать жалованье в сто раз выше моего?
– Хочу.
– И хоти на здоровье. Я за идею служу, не за деньги. Понял?
– Нет.
– Ну и дурак. Если верить законам математики, а им нет оснований не верить, при умножении ста на ноль, тот самый ноль и получится. Тебе в кои то веки выпадает возможность… это… выпадает, короче… Ну чо, согласен?
– А присягу?
Ученый
– Ну как же тебе еще объяснить… Присягу принесешь, а вот нарушить ее не сможешь.
– Это почему?
– А потому что бесплатно чертям предавать не положено!
– А за деньги?
– Какие нахрен деньги?
– разозленный Базека вскочил и забегал кругами.
– Если ты будешь получать ноль, то есть совсем ничего, то сколько бы тебе ни предложили, при умножении на ноль это превратится в тот же ноль. Вообще в ничего, понял? Или хочешь ишачить за просто так на чужого дядю?
– Погоди, - Глушата задумался и почесал лысину.
– Так у князя я тоже…
– Почувствуйте разницу!
– кот широко улыбнулся.
– Он-то уже своим будет, так что урона чертячьей чести здесь не вижу. Заплати налоги и спи спокойно, дорогой товарищ.
– Да, но с чего?
– Как это? А доля в трофеях? Частным предпринимательством еще можно подрабатывать или уроки давать. А хочешь, иди в сельское хозяйство - кое-какая животина и инструмент уже имеется.
– Боевыми вилами - навоз?
– Ачоа? Какое же гражданство без налогов?
Казимир Бартош стоял рядом и поспешил на выручку к другу:
– Не переживай так, чертушка, тут надысь ангел к князю прилетал, так и его, говорят, заставили за топтание неба заплатить, - зашептал он Глушате в ухо.
– Точно?
– черт скосил глаз на воеводу.
– Точнее не бывает. Над полем пролететь - двадцать серпянок, над деревней - сорок. А уж над городом - меньше чем за три крестовика не пускают. Дешевле какая-то экономика не дозволяет. Эх, и зловредная, слышал, баба…
Подбодренный свежей информацией рогоносец воспрянул духом. А на самом деле, чего он теряет? И, в конце концов, сколько можно терпеть тяжкий гнет румийских бесов? Набегами на них, кстати, и неплохую денежку заработать получится. И на налоги и на кабак хватит. А ежели о перспективах задуматься и вспомнить рассказы стариков о дивной стране на востоке с огнедышащими вулканами и горячими гейзерами, то вообще неплохо вырисовывается. Точно, даешь национальную автономию!
– Согласен на тринадцать процентов подоходного!
Шмелев и черта хлопнул по плечу, только прикинул в уме, как будет оправдываться перед Саввой. А со стороны леших послышался довольный и честный-честный голос Бахряты:
– Да ты что, маркиз, какой еще обоз? Не было никакого обоза! Вообще не было!
Глава 18
На опушке роскошной дубравы, еще недавно, а может и по сию пору, священной рощи местной мордвы, была организованна полевая церковь. Точнее, она задумывалась таковой, но из-за нехватки мест в лазаретах ее переоборудовали под госпиталь и операционную. С полотняных стен на лежащих раненых смотрели иконы нового письма, чистые и светлые. В отличие от объявленных еретическими произведений старых румийских мастеров. Да и не должен настоящий мастер рисовать так мрачно, что аж мурашки по спине
Но в шатрах лежали только тяжелые раненые. Все прочие просто ждали своей очереди на свежем воздухе, терпеливо сидя на теплой земле, а кто-то прохаживался, баюкая и укачивая туго спеленутую руку с пятнами крови на полотняной повязке. Их осматривали и оказывали первую помощь пятеро славельских лекарей и два десятка татинских священников, временно сменивших кадило на скальпель. Несколько лет уже в сан посвящали только бывших воинов, и кому как не им уметь вырезать застрявшие стрелы и зашивать рубленые раны. Нет высшей доблести, чем умея убивать - спасать! Сейчас тела, завтра души.
Сам Патриарх Савва осуществлял общее руководство процессом, ни во что особо не вмешиваясь, только изредка диктовал секретарю цифры потерь, доносимые регулярно появляющимися курьерами, в рясах с нашитыми красными крестами. По подсчетам выходило, что больше всего пострадали артиллеристы - прорвавшиеся к орудиям барыги кое-где успели полностью вырубить расчеты. То, что сами при этом были перебиты, совсем не радовало - даже размен один к пятидесяти ложился на объединенное княжество тяжким грузом. Народу и так не хватает на реализацию далеко идущих планов, а тут еще… И не хочется приглашать чужих, хотя таковые имеются в преизбытке, и даже в очередь становятся, желая получить татинское гражданство. Взять хотя бы беженцев из разоренного Ордой Халифата - вполне приличные люди, а после того, как почти половину повесили за попытки разбоя и воровства, так и вообще самые законопослушные. Но чужие. Как там князь Николай говорит - менталитет другой? Пожалуй верно… Взять любого местного мордовца, черемиса, арзю или мокшанца - откорми слегка, и через неделю от русса не отличить, разве что по говору. Да что там, даже из рыцаря иной раз получается человека сделать. Халифатцы же всегда останутся чужими. Если только новые поколения… Но нет времени ждать.
Из-за спин воинов охраны госпиталя донеслись тревожные крики. Раненые раздались в стороны и четверо дружинников поставили перед Патриархом носилки.
– Это кто?
– Савва удивленно вскинул брови.
На носилках, сделанных из двух копий и плаща, лежала громадная волчья туша, а оскалившаяся голова мирно покоилась в ногах. А рядом колыхалось в воздухе привидение, блеклое и тусклое в лучах заходящего, но все еще яркого солнца.
– Я есть Август фон Эшевальд. Вервольф. Ферштейн?
– объяснил призрак, покачиваясь на ветру из стороны в сторону.
– Да вижу что оборотень. А почему без башки?
– О, яволь… Айн сукин киндер немного отрубать мой голова свой сабля, сволотщ! Я есть немного сдох.
– Ну, не так чтобы немного, - здраво рассудил Патриарх.
– Но и не совсем, раз со мной можешь разговаривать. И чего теперь делать будешь?
Привидение оборотня нерешительно потопталось в воздухе, переливаясь тусклым разноцветьем, и, в конце концов, смущенно покраснело:
– Я хотеть немного просить пришивать мой башка обратно.