Николай Островский
Шрифт:
Н. Г. Чернышевский утверждал:
«…По нашему мнению, называть искусство воспроизведением действительности… было бы вернее, нежели думать, что искусство осуществляет в своих произведениях нашу идею совершенной красоты, которой будто бы нет в действительности. Но нельзя не выставить на вид, что напрасно думают, будто бы, поставляя верховным началом искусства воспроизведение действительности, мы заставим его «делать грубые и пошлые копии и изгоняем из искусства идеализацию». Чтоб не вдаваться в изложение мнений не общепринятых в нынешней теории, не будем говорить о том, что единственная необходимая идеализация должна состоять в исключении из поэтического произведения ненужных для полноты картины подробностей, каковы бы ни были эти подробности; что если понимать под идеализациею безусловное «облагорожение» изображаемых предметов и характеров, то она будет равняться чопорности, надутости, фальшивому драматизированью» [83] .
83
Н.
Именно такое художественное воспроизведение действительности, далекое от фальшивого «облагорожения», освобожденное от ненужных подробностей, стремящееся к обобщению типического, поставил своей целью Николай Островский. И этой цели ему удалось достигнуть в созданном им романе.
Интересно проследить, как отбирал Н. А. Островский из накопленного им багажа встреч и наблюдений те черты и приметы, которые необходимы были ему для каждого из образов книги.
Принято считать, что прототипом Федора Жухрая служил слесарь Шепетовского железнодорожного депо, бывший матрос Федор Передрейчук, с которым дружил брат Островского Дмитрий и который часто бывал на квартире Островских. Передрейчук действительно состоял членом подпольного ревкома Шепетовки, и это именно его спас четырнадцатилетний Островский, напав на вооруженного петлюровского конвоира. В Шепетовке вам могут показать даже тот описанный в романе перекресток дорог, где стояли Виктор Лещинскии с Лизой Сухарько. Неподалеку от этого перекрестка Николай Островский геройски напал на рыжеусого» петлюровца, дав тем самым возможность Передрейчуку бежать. Это было в действительности так, как рассказано об этом впоследствии в книге.
Однако Федор Передрейчук, сыгравший определенную роль в воспитании подростка Коли Островского, вступил в ВКП(б) только в 1924 году. Л Федор Жухрай, как известно, член РСДРП(б) с 1915 года. Связи Передрейчука с Островским обрываются в Шепетовке, Жухрай же сопутствует Корчагину и в Киеве. Жухрай работал в ЧК и в Особом отделе; в реальной биографии Передрейчука таких фактов нет.
Посетив в сентябре 1948 года киевский вагоноремонтный завод (бывшие железнодорожные мастерские, где работал Островский), я разговаривал со старым рабочим-слесарем М. Т. Васильевым. Он вместе с Островским находился в Боярке, прокладывая узкоколейку. И он помнит, что в один из очень трудных дней, когда строителям дороги нечего было есть, из города приехал какой-то матрос из ЧК (был он без одной руки, на боку у него висел маузер) и привез хлеб.
М. 3. Финкельштейн, который в 1929–1930 годах вместе с Островским лежал в терапевтической клинике 1-го МГУ, рассказывал, что Островский неоднократно и с очень теплым чувством вспоминал о каком-то чекисте, которому он многим обязан. Звали его Федор.
Наконец сам Островский в статье «Моя работа над повестью «Как закалялась сталь» писал:
«Большинство действующих лиц носит вымышленные фамилии. У Жухрая настоящее только имя, и был он не предгубчека, а начальником Особого отдела. Не знаю, насколько удалось мне зарисовать эту фигуру литого из цельного чугуна балтийского матроса, революционера-чекиста. Наша партия имеет таких товарищей, которых никакая вьюга, никакой ветер не может сбить с крепких, слегка выгнутых наружу ног… Замечательные это люди».
Значит, кроме Федора Передрейчука, был еще другой Федор, черты которого вписаны в образ Жухрая [84] . Островский их объединил, он создал своего Федора Жухрая таким, какими он наблюдал в жизни многих ему подобных людей.
Кто такая Рита Устинович?
Жена писателя, вспоминая о новороссийском периоде жизни Островского, пишет:
«В те дни впервые я услыхала имя Риты Устинович. С какой теплотой, с каким необычайным волнением он рассказывал об этой девушке!» [85]
84
Возможно, что отдельными чертами сюда вошел и третий Федор — Федор Патлай, также бывший моряк Черноморского флота, машинист депо станции Шепетовка, друг брата Островского — Дмитрия. Федор Патлай часто бывал в доме Островских. Но этот Федор — беспартийный.
85
Раиса Островская. Воспоминания жены писателя. Журнал «Молодая гвардия», 1937, № 4.
Сестра Николая Островского Екатерина Алексеевна вспоминает, что уже после выхода романа «Как закалялась сталь», когда писатель стал получать тысячи писем со всех концов страны, он сказал однажды: «Была бы жива Рита, она бы тоже подала голос».
Значит, существовал, видимо, человек, образ которого в сознании писателя неразрывно сливался с образом Риты Устинович.
Бывший член Шепетовского ревкома и секретарь партячейки Квурт-Исаева (она тоже может быть сочтена в известной мере прототипом одного из действующих лиц романа — Игнатьевой) в письме, адресованном в Шепетовский музей Николая Островского, сообщает:
«В Шепетовке находилась дивизия. Политотдел дивизии помогал в работе партячейке при ревкоме. Молодая девушка выступала на митинге, который действительно состоялся в городском театре» [86] .
Очевидно,
86
Из письма Ц. И. Квурт-Исаевой. Архив Шепетовского музея Н. Островского.
То же самое произошло и с Тоней Тумановой. У нас есть основания полагать, что биографичны лишь истоки этой линии романа — та часть, где повествуется о взаимоотношениях Корчагина и Тумановой: сцена знакомства, совместное чтение книг, зарождение дружбы… Бежав из петлюровской тюрьмы, Островский действительно скрывается в доме одной своей юной приятельницы. Все это достоверно [87] .
И потому-то в воспоминаниях Анны Караваевой о Николае Островском есть следующее место;
87
В Архиве Московского музея Н. Островского хранятся воспоминания Л. Борисович. Она пишет:
«Познакомилась я с Николаем еще до школы. Он работал тогда на электростанции. Это было в 1918 году. О нашей первой встрече Островский рассказывает в книге так, как оно было.
Я часто ходила купаться на пруд, возле вербы у водокачки. Однажды я пришла сюда и увидела: у вербы сидел паренек и удил рыбу. Я подошла к нему и спросила, как удится рыба. Он ответил: «Конечно, если мешать, то ничего не словишь». Мы разговорились. У меня в руках была книга. Он спросил у меня, что это за книга, и стали вместе читать. Сейчас я не помню ее названия, но хорошо помню, что это был не «Овод», потому что он сам мне читал эту книгу позже и сам ее принес. Когда мы читали, к нам подошли два гимназиста — один из них, кажется, был сын дорожного мастера Юрик, а второй — Стасик. Они хотели познакомиться со мной и стали смеяться над Колей. Тогда он с ними расправился — подрался с одним, а другого, в белом кителе, сбросил в воду.
Я его пригласила к нам познакомиться с родителями. Но он отказался, не хотел итти в рабочем костюме, говорил, что плохо одет, неудобно, а пришел к нам через две недели уже приодетый, в новой рубашке и брюках. Он купил их на свой заработок.
Николай рассказал мне, как утащил наган у немца через окно и спрятал.
Потом он учил меня стрелять из него, говорил, что это пригодится в жизни.
Про свой арест мне Николай сам рассказывал. Когда его освободили, он прятался у нас на пасеке два дня и всю ночь рассказывал, как его били в тюрьме за матроса.
Об аресте Николая я узнала от Проскуриной, моей подруги. Об этом Островский пишет в книге. Я разыскала брата Островского — Дмитрия Алексеевича, и он забрал его на паровоз».
«— А знаешь… — сказал он, немного помолчав. — Недавно мне Тоня Туманова написала письмо, то-есть не Тоня… ну, ты понимаешь, а та, с которой я писал Тоню. Подумай, не забыла меня…» [88]
И все же стоит сравнить подлинные факты из жизни этой реальной «Тони» с фактами, которыми наполнил писатель биографию Тони Тумановой в своем романе, чтобы убедиться в том, что они далеко не схожи.
Тоня Туманова — дочь главного лесничего. Л. Борисович — дочь железнодорожного служащего, дежурного по станции. Рассталась она с Островским в конце 1924 года, когда тот, уже тяжело больной, уехал лечиться в Харьков. Жизнь этой девушки сложилась по-иному, чем Тонина жизнь в романе. Островский никогда не встречал ее с мужем на станции Боярка. Размолвки между ними не было. Они не стали врагами.
88
Анна Караваева. О незабвенном друге. Журнал «Молодая гвардия», 1937, № 3.
В Шепетовке жил, впрочем, и главный лесничий, у которого была дочь, — кажется, Галя. «Тоня» жила на Подольской, а лесничий — за станцией. «Коля там часто бывал», — пишет в своих воспоминаниях школьный товарищ Островского. Это же подтверждает и брат писателя. Возможно, что в образе Тони Тумановой объединились и дочь дежурного по станции и дочь главного лесничего.
Писатель творчески преображал биографии людей и события, о которых шла речь в книге. Он их не просто фиксировал; их смысл раскрывался тем глубже, чем более действенным было вмешательство художника, чем шире охватывал он жизненные факты, чем острее их сопоставлял.