Николай Рерих. Запечатлевший тайну
Шрифт:
Как хорошо! Какое красивое и великое дело чувствуется за этими словами. Какой подъем, размах и проникновение! Но преступили царскую "неприступную" грамоту. Далеко отошли. Даже стыдимся иконы.
Наши иконы, наши церковные заказы полны беспросветными буднями.
Проникновенность закрылась шаблоном канона и то какого-то не настоящего канона — сурово торжественного, а гоже маленького и будничного, такого же ненужного, как не нужно нам сейчас и все искусство, и вся религия. Ни хорошего, пи худого. Серая вера, серое воображение и блеск риз и окладов не светит среди серой какой-то ненужности и неискренности.
Насколько предписано обязательными правилами, учимся мы знать церковное письмо. Мы твердим — сколько морщин должно быть на лбу Спаса, сколько волосков в бороде Николая, твердим много слов, мертвых для нас, и за ними теряется общее обаяние иконы, мельчает впечатление, забывается — в чем доступ живописи к лучшим нашим запросам. Как и во всей жизни, не
Остаются только малые остатки чудесной старинной работы. Пусть они не погибнут; страшно им разрушение, но еще страшней поновление. Пусть эти остатки напомнят всем близким украшению икон и церквей о забытых славных задачах. Пусть эти близкие делу, даже если сами не чувствуют красивое, хоть на слово поверят в прелесть старой иконы, в красоту общей стенописи, и не потому, что она древняя, а потому, что в ней много истинного художества, много в ней истинных путей. Трудно идти этой дорогой; множайшие не поймут и осудят и,
Бог весть, даже изгонят. Но все-таки будет время, и вернемся мы к настоящей красоте и святости храма и переделаем многое, с такими затратами устроенное теперь.
Таинственные слова христианства должны оттолкнуть язычество в иконописи. Сохраняя не букву и черту, а душу и красоту, еще можно засветить погасающий светильник. Страшно смотреть многие новые храмы, уставленные разнородными, случайными работами, наполняющими нас, в лучшем случае, рассеянностью вместо торжества. Кроме трех-четырех человек, чутких и дерзновенных, как Васнецов, Нестеров, Врубель, Харламов (уже трудно сказать — пяти) идеал нашей работы — сделать так прилично, чтобы ни одна комиссия не могла найти ни одной буквы не по правилам. Остальное не нужно; задача проникновения, задача истинно декоративного размещения, задача живописи самой по себе — все это не нужно, ибо это не спрашивают; наоборот, такие задачи, повторяю, причиняют только хлопоты и неприятности.
Бывало такое же отношение к делу и в старину, но осуждено оно было резким словом: "Не всякому дает Бог писати по образу и подобию и кому не дает — им в конец от такого дела престати. И аще учнут глаголати: "Мы тем живем и питаемся", — и таковому их речению не внимати. Не всем человекам живописцем бытн: много бо различнаго рукодействия подаровано от Бога, ими же человеком препитатись и живым быти и кроме иконнаго письма…"
Ясно и непреложно. Но все забыто. Опять отдано церковное искусство "на препитание". Где уж тут высокая задача украшения храма, первейшего дома в стране? И это в наши дни, в то время, когда так мучительно безответно растут запросы религии. Нам далеко искусство само по себе. Будем взывать хоть историей, хоть великолепными словами царских указов и грамот".
Н.К. Рерих с сыновьями Святославом и Юрием. Талашкино, Смоленская область
Художнику за долгую творческую жизнь посчастливилось и создавать оформление церквей, и самому писать иконы. Весьма многочисленны его работы, посвященные церковной архитектуре, как существовавшей при его жизни, так и задуманной им в проектах. Так, к числу известных работ Н.К. Рериха для Русской православной церкви относятся: проект оформления церкви Покрова Богородицы в имении Голубевых в селе Пархомовка под Киевом (1906, архитектор В.А. Покровский), эскизы мозаик для церкви во имя Святых апостолов Петра и Павла на Шлиссербургских пороховых заводах (архитектор В.А. Покровский), оформление Троицкого собора Почаевской лавры (1910), эскизы для росписи часовни Св. Анастасии у Ольгинского моста в Пскове (1913), 12 панно для молельной виллы семьи Лившиц в Ницце (1914), оформление росписями и мозаикой церкви Св. Духа в смоленском селе Талашкино (1914). Для храма Казанской иконы Божией Матери — фамильной церкви Каменских в женском монастыре — Перми в 1907 году художник создает 13 икон одноярусного иконостаса в духе ранних храмов Византии и Древней Руси. Сергей Эрнст, оценивая эту масштабную работу, писал: "Иконное письмо это, выдержанное в коричневых, зеленых и красноватых тонах, построено по строгим и древним канонам; превосходное решение их показало, что мастером уже пройден искус великого и сложного художества древней иконописи и что перед ним уже открыты просторы собственного иконного строительства".
В 1929 году в Нью-Йорке в музее его имени Николай Константинович создает комнату-молельню Преподобного Сергия Радонежского, великого русского святого, которого художник почитал как своего небесного покровителя. В этой молельне, благодаря пожертвованиям сотрудников музея, среди прочих икон хранилась одна старинная икона — образ Радонежского Чудотворца конца XVII века. По проекту Н.К. Рериха и частично на его средства в 1930 году в русской деревне Чураевка в Америке, что неподалеку от Нью-Йорка, строится часовня во имя святого Сергия. На возведение часовни, которая
В 1913 году мозаика Н.К. Рериха украсила памятник А.И. Куинджи в некрополе Александро-Невской лавры: "Мозаика всегда была одним из любимых моих материалов. Нив чем не выразить монументальность так твердо, как в мозаичных наборах… Мозаика стоит как осколок вечности. В конце концов и вся наша жизнь является своего рода мозаикой… Каждый живописец должен хотя бы немного приобщиться к мозаичному делу. Оно даст ему не поверхностную декоративность, но заставит подумать о сосредоточенном подборе целого хора тонов…. Обобщить и в то же время сохранить все огненные краски камня будет задачей мозаичиста. Но ведь и в жизни каждое обобщение состоит из сочетания отдельных ударов красок, теней и светов".
В 1903 году состоялась первая поездка Николая Константиновича вместе с Еленой Ивановной к княгине Марии Клавдиевне Тенишевой в ее живописное имение Талашкино под Смоленском. В те годы Талашкино было местом, непременно посещаемым русскими художниками, поскольку его хозяйка славилась своей любовью к искусству. Она училась живописи в училище технического рисования барона Штиглица у И.Е. Репина, а затем в Италии и в Париже; была музыкально одаренным человеком, обладала прекрасным сопрано. Всю жизнь она посвятила созданию центров просветительства, возрождению традиционной народной художественной культуры. Искренне стремилась к сохранению лучшего в национальной культуре: "Почему наша старая Русь стала далекой от нас, россиян? Почему не художники, а чиновники и купцы, не ведающие, что есть национальная душа, диктуют моду?…Мои талашкинскпе мастерские есть проба искусства русского. Если бы искусство это достигло совершенства, оно стало бы общемировым". В конце 1890-х годов вместе с подругой детства княгиней Святополк-Четвертинской она создала в Талашкине художественнопромышленные мастерские (столярные, резьбы и росписи по дереву, гончарные, вышивки, плетению кружев и ряд других). К сотрудничеству были приглашены видные русские художники: Е.Д. Поленова, С.В. Малютин, М.А. Врубель, И.И. Левитан, В.А. Серов, Александр и Альбер Бенуа, М.В. Нестеров, К.А. Коровин, И.Е. Репин, скульптор П.П. Трубецкой, композиторы А.А. Андреев, И.Ф. Стравинский и много других талантливых деятелей. В Москве был открыт и успешно работал магазин "Родник" для реализации изделий талашкинских мастерских, получивших широкое признание. Николай Константинович писал: "Присматриваюсь к Талашкину. Видно, душевною потребностью, сознанием твердой и прочной почвы двинулось дело талашкинских школ и музея". Он внес свой весомый вклад в оформление музея русского искусства в Талашкине, создав эскизы для мебели: дивана, стола, кресла, книжного шкафа; а также выполнил три декоративных фриза на тему "Охота. Север". Задуманные предметы отличались большим художественным вкусом, изяществом и единством стиля.
Николай Константинович называл Марию Клавдиевну "созидательницей и собирательницей", неизменно принимая все приглашения Тенишевой к сотрудничеству на ниве искусства, а Мария Клавдиевна высоко ценила огромный талант Н.К. Рериха и считала его лучшим другом в творчестве: "Мне всегда не хватало общения с человеком, живущим одними со мной художественными интересами. Кроме того, Николай Константинович — страстный археолог, а я всю жизнь мечтала с кем-нибудь знающим покопаться в древних могильниках, открыть вместе страницу седого прошлого. Всякий раз, что я находила при раскопках какой-нибудь предмет, говорящий о жизни давно исчезнувших людей, неизъяснимое чувство охватывало меня. Воображение уносило меня туда, куда только один Николай Константинович умел смотреть и увлекать меня за собой, воплощая в форму и образы те давно прошедшие времена, о которых многие смутно подозревают, но не умеют передать во всей полноте. Я зову его Баяном, и это прозвище к нему подходит. Он один дает нам картины того, чего мы нс можем восстановить в своем воображении…
Из всех русских художников, которых я встречала в моей жизни… это единственный, с кем можно было говорить, понимая друг друга с полуслова, культурный, очень образованный, настоящий европеец, не узкий, не односторонний, благовоспитанный и приятный в обращении, незаменимый собеседник, широко понимающий искусство и глубоко им интересующийся. Наши отношения — это братство, сродство душ, которое я так ценю и в которое так верю. Если бы люди чаще подходили друг к другу так, как мы с ним, то много в жизни можно было бы сделать хорошего, прекрасного и честного".