Николай Рерих. Запечатлевший тайну
Шрифт:
ДЕРЖАВА РЕРИХА
Рерихом нельзя не восхищаться, мимо его драгоценных полотен нельзя пройти без волнения. Даже для профана, который видит живопись смутно, как во сне, и принимает ее постольку, поскольку она воспроизводит знакомую действительность, картины Рериха полны странного очарования; так сорока восхищается бриллиантом, даже не зная его великой и особой ценности для людей. Ибо богатство его красок беспредельно, а с ним беспредельна и щедрость, всегда неожиданная, всегда радующая глаза и душу.
Видеть картину Рериха — это всегда видеть новое, то. чего вы не видали никогда и нигде, даже у самого Рериха. Есть прекрасные художники, которые всегда кого-то и что-то напоминают. Рерих может напоминать
И оттого путь Рериха — путь славы. Лувр и музей Сан-Франциско, Москва и вечный Рим уже стали надежным хранилищем его творческих откровений; вся Европа, столь недоверчивая к Востоку, уже отдала дань поклонения великому русскому художнику.
Колумб открыл Америку, еще один кусочек все той же знакомой земли, продолжил уже начертанную линию — и его до сих пор славят за это. Что же сказать о человеке, который среди видимого открывает невидимое и дарит людям не продолжение старого, а совсем новый, прекраснейший мир! Целый новый мир!
Да, он существует, этот прекрасный мир, эта держава Рериха, коей он единственный царь и повелитель. Незанесенный ни на какие карты, он действителен и существует не менее, чем Орловская губерния или королевство Испанское. И туда можно ездить, как ездят люди за границу, чтобы потом долго рассказывать о его богатстве и особенной красоте, о его людях, о его страхах, радостях и страданиях, о небесах, облаках и молитвах. Там есть восходы и закаты, другие, чем наши, но не менее прекрасные. Там есть жизнь и смерть, святые и воины, мир и война — там есть даже пожары с их чудовищным отражением в смятенных облаках. Там есть море и ладьи… Нет, не наше море и не наши ладьи: такого мудрого и глубокого моря не знает земная география. И, забываясь, можно по-смертному позавидовать тому рериховскому человеку, что сидит на высоком берегу и видит — видит такой прекрасный мир, мудрый, преображенный, прозрачно-светлый и примиренный, поднятый на высоту сверхчеловеческих очей. Ища в чужом своего, вечно стремясь небесное объяснить земным, Рериха как будто приближают к пониманию, называя его художником седой варяжской старины, поэтом Севера. Это мне кажется ошибкой — Рерих не слуга земли ни в ее прошлом, ни в настоящем: он весь в своем мире и не покидает его.
Даже там, где художник ставит себе скромной целью произведение картин земли, где полотна его называются "Покорением Казани" или декорациями к норвежскому "Пер Гюнту", — даже и там он, "владыка нездешний", продолжает оставаться творцом нездешнего мира: такой Казани никогда не покорял Грозный, такой Норвегии никогда не видел путешественник. Но очень возможно, что именно такую Казань и такую битву видел грозный царь в грезах своих; но очень возможно, что именно такую Норвегию видел в мечтах своих поэт, фантазер и печальный неудачник Пер Гюнт — Норвегию родную, прекраснейшую, любимую. Здесь как бы соприкасаются чудесный мир Рериха и старая, знакомая земля — и это потому, что все люди, перед которыми открылось свободное море мечты и созерцания, почти неизбежно пристают к рериховским "нездешним" берегам. Но для этого надо любить Север. Дело в том, что незанесенная на карты держава Рериха лежит также на Севере. И в этом смысле (не только в этом) Рерих — единственный поэт Севера, единственный певец и толкователь его мистически-таинственной души, глубокой и мудрой, как его черные скалы, созерцательной и нежной, как бледная зелень северной весны, бессонной и светлой, как его белые и мерцающие ночи.
И еще одно важнейшее можно сказать о мире Рериха — это мир правды. Как имя этой правды, я не знаю, да и кто знает имя правды? — но ее присутствие неизменно волнует и озаряет мысли особым, странным светом. Словно снял здесь художник с человека
Такова держава Рериха. Бесплодной будет всякая попытка передать словами и ее очарование, и красоту; то, что так выражено красками, не терпит соперничества слова и не нуждается в нем. Но если уместна шутка в таком серьезном вопросе, то не мешает послать в царство Рериха целую серьезную бородатую экспедицию для исследования. Пусть ходят и измеряют, пусть думают и считают; потом пусть пишут историю этой новой земли и заносят ее на карты человеческих откровений, где лишь редчайшие художники создали и укрепили свои царства.
ЗА ГРАНИЦЕЙ
Летом 1918 года граница между Финляндией и Россией закрылась и вернуться в Петроград стало невозможно, да и небезопасно. Однако понемногу стало проходить долго мучившее воспаление легких, что позволило вернуться к любимому творчеству. Николай Константинович в начале того же года получил предложение приехать в Стокгольм, чтобы разобрать картины Русского художественного отдела, привезенные в Швецию на художественную выставку еще до начала войны. Получив от финских властей разрешение на провоз по территории страны своих картин, вместе с сыном Юрием в ноябре он приезжает в Швецию, в Мальме и затем в Стокгольм, где проводятся его персональные выставки. Привозит и новые работы, написанные в Карелии: "Вестник утра", "Еще не ушли", "Северные острова", "Экстаз" и ряд других. Там же в российском генеральном консульстве от имени Временного российского правительства Н.К. Рерих оформляет паспорта на всех членов семьи.
В Швеции художника ждал успех: его искусство тепло принималось, хорошо продавались картины. Публике нравились работы со скандинавскими мотивами. В газетах писали: "Он имеет собственное настроение. Фантазия много работала здесь. Он имеет замечательные противоположности. Нечто благородное, нечто давно умершее в Западной Европе, нечто исходящее из византийской культуры смешалось здесь с крайне новыми течениями. Первобытная сила и слабость, вырождения, грубость и тонкость ведут борьбу. Но замечательнее всего проблески великой, нетронутой души народа, которые проглядывают то здесь, то там. Эти проблески заметны в больших, ярко написанных картинах А.Е. Яковлева и его же портретах художников и ученых; еще более заметны они в чудесной картине Д.С. Стеллецкого "Марфа Посадница", но лучше всего они воплощены в произведениях Николая Рериха…
Он является здесь прежде всего талантливым театральным живописцем. Он обладает фантазией и удивительным умением схватывать эффектное. Он пишет смело, широко, законченно, он часто обходит тонкости, которые придают картине очарование, и его произведения надо смотреть на расстоянии нескольких метров. Его краски соответствуют его манере писать. Он опускает свои кисти в чистые, яркие краски и не боится сильных контрастов, но его искусство имеет блестящие возможности в области театральных эффектов".
Было решено продолжить выставлять работы в Дании и Норвегии, затем в Финляндии, где в 1919 году Н.К. Рерих избирается членом Художественного общества. Финский музей Атенеум приобретает две картины Н.К. Рериха. В местной газете в день открытия финской выставки публикуется упоминавшийся очерк Леонида Андреева "Держава Рериха", определивший в числе прочих благожелательных отзывов на многие годы отношение к художнику на Западе. В прессе пишут: "Больно думать, что часть собрания картин большого русского художника не останется на родине, и русское богатство распылится своими золотыми блестками по музеям целого мира. Русский народ ныне — странник. Его искусство и литература тоже великий странник, но они идут по миру не с сумой, а с богатствами, которыми щедро поделятся с другими народами и все же останутся богатыми".